Накануне своего 80-летия Максим Дмитриевич Шостакович, сын композитора Дмитрия Шостаковича и сам дирижер, рассказал Русской службе Би-би-си, как на него подействовала 7-я "Ленинградская" симфония, когда он впервые услышал ее в 1942 году во время эвакуации в Куйбышеве.
Он рассказал и о трудной жизни своего отца, и о возможных интерпретациях его сочинений, о том, как композитор чудом избежал ареста в 1937 году, вспомнил об антиформалистской кампании в 1948 году и о телефонном звонке от Сталина в 1949-м.
Но начал он со своих первых воспоминаний о начале войны.
Максим Шостакович: Когда началась война, папа остался в Петербурге, в Ленинграде, а мы - моя мама, я и моя сестра - были из Петербурга эвакуированы самолетом. Мы жили тогда на Большой Пушкарской улице. Мы спустились вниз и, перед тем как сесть в машину - такая черная была машина "эмка" у папы, - я спросил у него: "А что будет, если немец, когда мы полетим на самолете, нас т-р-р-рахнет?" И мама говорила, что я в первый раз произнес букву "р".
И я помню, нас везли на самолете. Это был маленький военный самолет. Мы сидели между какими-то военными мешками цвета хаки, и я смотрел в окно, и снизу было видно, как такие белые облачка возникали на земле. Я спросил летчика, что это такое, а он говорил: "Это по нам стреляют". И эти пушки, зенитки, когда на них сверху смотришь, то получается, как будто вспышка, белая такая.
Потом мы приехали в город Куйбышев [ныне Самара], куда наша семья была эвакуирована. И там же я присутствовал на премьере 7-й симфонии моего отца. Моя мама боялась, что я начну капризничать - я все-таки маленький был, родился в 1938 году - и она взяла с собой какие-то конфетки, чтобы мне давать их, если я начну капризничать.
Би-би-си: А в Куйбышеве было достаточно музыкантов, чтобы исполнить симфонию?
М. Ш.: Да-да-да, это был оркестр Большого театра. Дирижер был [Самуил] Самосуд. И я хорошо помню, что на меня довольно страшное впечатление произвела эта тема, эпизоды нашествия. Вот этот, таа-таа-та-та-та, который все ближе и ближе, этот барабанчик - да-га-да-га-дам, да-га-да-га-дам, да-га-да-га-дам, да-га-дам, да-га-да-га - все приближается, приближается, был очень страшно, потому что в те времена во всех газетах были карикатуры на немцев, страшные такие, которые отрезают головы людям. И слова "немецкие оккупанты" были пугающими словами для детей.
Когда вернулся домой, я долго не мог заснуть, и моя няня, она была очень верующая женщина, долго читала Псалтырь, чтобы я заснул, потому что я не мог от страха успокоиться. Я был очень маленьким, мне было три года.
Эта симфония стала одной из моих самых любимых, которую я часто дирижирую. И вот сейчас помню про Синемафонию, это было замечательно сделано ныне покойным Сергеем Давитая. Он подложил под музыку различные визуальные образы. Это производило впечатление на людей, и я неоднократно в таком виде ее исполнял.
9 мая 2005 года в королевском Альберт-холле Максим Шостакович дирижировал 7-ю симфонию в постановке Синемафонии - соединения музыки и видеоряда, составленного из кадров старой кинохроники времен Второй мировой войны.
Сын композитора Дмитрия Шостаковича тогда дал интервью продюсеру Русской службы Би-би-си Наталье Рубинштейн, которая готовила радиопередачи об этом музыкально-кинематографическом эксперименте.
Они говорили о первых исполнениях 7-й симфонии во время войны и реакции Анны Ахматовой на музыку Шостаковича. Максим Дмитриевич также рассказал о том, что он помнит о жизни на даче в Комарове в 1948 году.
Би-би-си: Седьмая симфония - она о сталинизме или о войне? Как вам кажется?
М.Ш.: Эта симфония - потом была симфония о войне, но та работа, которая в голове композитора происходит, до того как он ее запишет, - у него было идея писать на псалмы Давида. Очень много в музыке связано с религиозным началом псалмов, из Псалтыри.
Потом эта симфония обросла уже другими образами, образами войны, образами горя человеческого, но замысел был написать симфонию на впечатлениях о Псалтыри.
Би-би-си: Вы обычно дирижировали 7-ю симфонию к Дню Победы или к 9 августа?
М.Ш.: Нет, в основном дирижировал, когда День Победы. Я дирижировал ее с оркестром Петербургской филармонии, это был концерт, приуроченный к 25-летию снятия блокады, и на этом концерте присутствовала Ольга Берггольц знаменитая. Но самое примечательное в этом концерте было то, что среди музыкантов симфонического оркестра Петербургской филармонии были еще несколько музыкантов, оставшихся в живых, которые играли во время исполнения ее в блокадном Ленинграде [9 августа 1942 года - ред.] под управлением Карла Ильича Элиасберга.
В 1985 году, спустя 10 лет после смерти Дмитрия Шостаковича, Игорь Голомшток подготовил и провел передачу о так называемой антиформалистической кампании 1948 года против композиторов Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна и других, которых представители официальной линии критиковали за их "антинародную" музыку, слишком сложную и недоступную для рабочих масс. Шостаковичу временно запретили преподавать в консерватории, а его произведения перестали исполнять на концертах.
В этой передаче есть интервью с Максимом Шостаковичем, записанное в начале 1980-х годов, когда он уже жил и работал в США, попросив политического убежища во время гастролей в Западной Германии в 1981 году.
Он рассказал, как на Шостаковича подействовали события 1948 года, говорил о его интересе к еврейской культуре и о его "антисталинской" 10-й симфонии 1953 года.
"Эй, формалиста! Выгляни сюда, покажи свою антинародную морду!"Би-би-си: Прошло 70 лет с указа Жданова. Но вы, наверное, помните 1948 год и антиформалистскую кампанию, вам уже было 10 лет…
М.Ш.: Да, я помню, конечно, у нас под Петербургом, в поселке Комарово, была дача. Это не наша собственная дача, родители арендовали ее у дачного треста Комарова. И мы жили на этой даче тогда, когда разразился этот страшный 1948 год, когда на отца обрушилась вся эта жуткая критика партийная. Там, по финской традиции, у нашего дома не было заборов, и через наш участок проходили люди из дома отдыха госучреждения. Это госучреждение была прокуратура советская. И вот они, прокуроры, когда они проходили мимо нашей дачи, они кричали: "Эй, формалиста! Выгляни сюда, покажи свою антинародную морду!"
Я очень помню это тяжелое время для моего отца. Он тогда же, в 1948 году, сочинил вокальный цикл из еврейской народной поэзии и скрипичный концерт свой, который потом от стыда советские органы написали, что они изменили описи - когда написано это произведение - как будто его он писал значительно позже. А на самом деле оно было написано именно тогда. Вокальный цикл из еврейской народной поэзии - довольно такая суровая музыка.
Би-би-си: Как вы думаете, это было связано с убийством Соломона Михоэлса?
М.Ш.: С Михоэлсом связан то факт, что когда был убит Михоэлс (он же был убит "сталинскими соколами"), было время дела "врачей-убийц".
И так как вся семья оказалась под ударом, мой отец был готов удочерить дочку Вайнберга и Натальи Соломоновны, потому что он опасался, что и Наталья Соломоновна, и Моисей Вайнберг попадут в лагерь.
Но, к счастью Сталин умер, и этого не случилось - отменили все эту антиеврейскую акцию "врачей-убийц".
Тухачевский был музыкальный человек, играл на скрипке и любил музыку Шостаковича
Шостакович и дело маршала Тухачевского
Би-би-си: Ваш отец тоже опасался, что его самого арестуют?
М.Ш.: Да, это было в 1937 году. Он в те годы был в хороших отношениях с маршалом Тухачевским. Тухачевский был музыкальный человек, играл на скрипке и вообще очень любил музыку Шостаковича. И когда обрушилась критика на оперу "Леди Макбет Мценского уезда" [в 1936 году], Тухачевский даже защищал Шостаковича, он считал, что это великая музыка, и был прав.
Но его потом арестовали и расстреляли, потому что было подозрение, что якобы Тухачевский устраивал заговор, чтобы Сталина сместить и вообще устроить против него какой-то террористический акт. И вызвали моего отца в НКВД и стали спрашивать: "Вы общаетесь с Тухачевским, вы были у него дома, Тухачевский не говорил о том, что надо Сталина убить?"
Папа им говорит, что ничего подобного не слышал. Следователь ему сказал: "Я вам советую вспомнить, что такое было. Вы идите сейчас домой, а потом в понедельник придете и расскажете, как это все было".
Папа в ужасе вернулся домой. Он понял, что его арестуют. Он попрощался с мамой и пошел в назначенное время в НКВД. Приходит и сидит около кабинета этого следователя, который его вызвал, а его нет и нет.
Час проходит, два, три, и какой-то клерк в военной форме спрашивает: "Вот, вы сидите здесь, товарищ, долго. Что вы ждете?" А папа говорит: "Меня вызвал этот следователь к себе. Я жду, пока он меня примет." А вахтер сказал: "А вы зря ждете, следователь арестован как антисоветский деятель, и вообще его уже нет. Идите домой, вам крупно повезло".
Это мне рассказывал большой друг моего отца, композитор Вениамин Баснер.
Сталин сказал: "Вы говорите, что вы себя плохо чувствуете. Что, плохие врачи вас лечат?"
Телефонный звонок от Сталина
Би-би-си: В 1949 году власти хотели отправить Шостаковича в США...
М.Ш.: Это был Конгресс в защиту мира,..
Би-би-си: И он отказался, да? И потом Сталин ему позвонил…
М.Ш.: Да, я помню, потому что я присутствовал. Сталин хотел его туда послать, как своего гонца. Он позвонил, а папа сказал, что плохо себя чувствует, и он говорит: "Как я туда поеду, когда моя музыка запрещена? А меня будут про это спрашивать, а что я буду отвечать, если она запрещена, если меня будут спрашивать о моей музыке?"
Би-би-си: А после этого звонка Сталин что-то сделал?
М.Ш.: Да, Сталин сказал: "Вы говорите, что вы себя плохо чувствуете. Что, плохие врачи вас лечат?". Он говорит: "Я вас прикреплю к какой-то там правительственной поликлинике".
Би-би-си: После этого стали разрешать его концерты?
М.Ш.: Да! После этого было какое-то короткое временное затишье в смысле давления на него. Потом периодически оно возникало снова. И неоднократно. Достаточно вспомнить 13-ю симфонию, когда до последней минуты было неясно, будет она исполнена или нет. Все певцы, которые должны были быть, все по очереди отказывались ее исполнять, потому-что она была "симфония нон-грата".
Би-би-си: В книге Исаака Гликмана "Письма к другу. Дмитрий Шостакович к Исааку Гликману" Дмитрий Дмитриевич часто писал в своих письмах о проблемах с рукой и с ногами…
М.Ш.: Да, у него была болезнь нервов. И он очень от этого страдал. Под конец жизни даже писать не мог. Он чашку чая не мог держать правой рукой. Вся правая сторона была подвержена этой болезни страшной.
Би-би-си: Понятно, что это была за болезнь? Это было вызвано постоянным напряжением и давлением?
М.Ш.: Это известная болезнь [скорее всего, БАС - боковой амиотрофический склероз]. При жизни, которую мой папа вел, это, конечно, не исключено, что это на фоне этих страшных нервных потрясений, которые всю его жизнь были вокруг него. Это все его близкие друзья, которые cгинули в советских лагерях. Муж его сестры (Марии Дмитриевны) погиб в лагерях. Бабушка моя, по линии матери, была тоже сослана. Не говоря уже о его друзьях - каждый второй человек был подвержен сталинским репрессиям.
Максим Шостакович об отце: "Он вообще был блестящий пианист"
Би-би-си: В интернете есть некоторые фрагменты старой киносъемки с молодым Шостаковичем, его выступление, где он исполнял свой первый фортепианный концерт… Видно, какой он потрясающий музыкант был...
М.Ш.: Да, он вообще был блестящий пианист, он был совершенно блестящий. Блестящий был пианист.
Дмитрий Шостакович с детьми, Максимом и Галиной, 1947 год.
"Это ты написал на бумаге, что больше не будешь?"
Би-би-си: А каким он был отцом?
М.Ш.: Он был замечательный отец. Он никогда нас не наказывал, но когда мы совершали какой-то неправильной поступок, такая была скорбь на его лице, молчаливая скорбь, понимаете, что для нас огорчить его - это было самым страшным наказанием.
Однажды я что-то нехорошее сделал, и он мне сказал: "Максим, сядь за стол и напиши мне на бумаге, что "я больше так поступать не буду". Я взял и написал. Сложил эту бумагу, положил в конверт, и папа спрятал его себе в стол. Через какое-то время, если я сделал опять тоже самое, он доставал этот конвертик, и спрашивал: "Это ты написал на бумаге, что больше не будешь? Почему ты опять так сделал?"
Эта такая шутливая история, но он вообще был человек немногословный. Никогда ничего не объяснял, по его виду было ясно, что он переживает, и как нужно себя вести. Поэтому, я считаю, что он прекрасный отец был.
Композитор Д.Д.Шостакович отвечает на приветствия после премьеры 15-й симфонии в исполнении Большого симфонического оркестра под управлением Максима Шостаковича. 1972 год
"Я никогда не мог бы уехать при жизни моего отца"
Би-би-си: В интервью Би-би-си в начале 1980-х вы сказали, что ваш отец гордился бы тем, что вы уехали из СССР в 1981 году, не вернувшись после гастролей в Германии. Вы до сих пор так думаете?
М.Ш.: Но я совершенно в этом уверен. Естественно, я никогда не мог бы уехать при жизни моего отца и подвергнуть его какой-то опасности. Но то, что я уехал, это был мой протест абсолютный против всего кошмара, который представляла советская действительность. Наверное, он понимал бы, что это было выражением моего протеста.
Би-би-си: Вы читали книгу Соломона Волкова Testimony?
М.Ш.: У него еще есть книга "Шостакович и Сталин". Эта лучше, мне нравится больше. Но, конечно, через историю Шостаковича Соломон рассказывает о всей действительности советской. Людям были понятны, через эту книгу, отношения художника и страшной советской власти.
Три поколения Шостаковичей. Справа налево - композитор Дмитрий Шостакович, его внук, юный музыкант Дмитрий Шостакович и дирижер Максим Шостакович. 1972 год.
Вступление в партию - последняя капля
Би-би-си: Вы сказали, что вы видели Дмитрия Дмитриевича со слезами наглазах всего два раза…
М.Ш.: Это когда умерла моя мама и когда его тащили в партию.
Би-би-си: Может быть, это глупый вопрос, но почему ему это было так ужасно, вступить в партию?
М.Ш.: Потому что идеология моего отца была абсолютно несовместима с советской, сталинской идеологией. Поэтому это было ужасно совершенно - быть заодно с этими мерзавцами.
Би-би-си: И он не чувствовал себя в достаточно сильной позиции, чтобы отказаться, да?
М.Ш.: Да. Кроме всего прочего, если все это раздуть в конфронтацию, то это поставило бы под угрозу семью, детей, жену - всех. Он, к сожалению, не мог их защитить, никак не мог. Поэтому ему просто пришлось согласиться на это. Он пытался этого избежать. Он скрывался от преследовавших его партийных чиновников, которые его тащили в эту партию чертовскую. Каждый день он боролся своей музыкой, музыкой боролся!
Я уехал. Это был мой протест. Я уехал от них, пока они сами не развалились, все мерзавцы, к черту!
Би-би-си: А они еще есть, эти люди, они все еще существуют в России?
М.Ш.: А как же! Еще как. Вот в России, по жизни в России сейчас очень, кстати, видно, кто есть кто, понимаете, есть такое понятие, who is who? Кто есть кто…
Би-би-си: Это видно?
М. Ш.: Это видно, это чувствуется до сих пор, к сожалению. Надеемся на лучшее. Дай бог, растет молодежь, я смотрю, чувствуешь, что их не переломишь, будут бороться за счастливую Россию.
Максим Дмитриевич у памятника своему отцу, Дмитрию Шостаковичу. 2015 год
Би-би-си: А вы собираетесь еще дирижировать?
М.Ш.: Я сейчас больше слушаю музыку, сейчас столько замечательных музыкантов. Я очень дружу, вот Валера Гергиев - мой друг хороший, Юра Темирканов, тут все такие музыканты прекрасные! Гриша Соколов, есть еще [Теодор] Курентзис, молодой дирижер, он в Перми живет, я туда недавно ездил, он замечательно дирижировал 7-ю симфонию. Так что ничего, живем.
Би-би-си: В 2005 году в интервью для программы о "Синемафонии" вы сказали, что не хотите писать мемуары, а хотите записывать их на видео. Вы не начали работать над ними?
М.Ш.: Мемуары, это такая вещь, это воспоминания, а жизнь была такая, у моего отца, у моего окружения, у моих родных и близких, что лучше не вспоминать!
