Он учился у Шагала, гениально рисовал Эйнштейна и Пикассо, но ради заработков ушел в цирк. Жонглировал там Михаил Куни не булавами, а секретами зрителей, которые разгадывал на раз. Его феноменальная память была на грани волшебства – развить ее помогал легендарный психиатр Бехтерев.
Моисей Кунин появился на свет 7 сентября 1897 года в Витебске. О его семье и детстве почти ничего не известно. Зато есть истории, подтверждающие его огромную любовь к рисованию и невероятную зрительную память, которая отличала его с юных лет. Однажды одноклассник рассыпал спички – Мойша, только взглянув на них, сразу сказал: «Их 31 здесь». Друг с недоверием пересчитал, но все сошлось. Потом Мойша по памяти нарисовал портрет знакомой девочки – сходство было таким, что он и сам охнул от неожиданности, когда картина встала рядом с оригиналом.
Мальчик страстно хотел заниматься живописью, но, видимо, у семьи не хватало денег, чтобы отправить его в художественную школу. И он стал приближать мечту сам: сначала – через цирк. Мойше едва исполнилось 16 лет, а он уже выступал в варьете Москвы, Киева и Одессы с номером «Баланс на трапеции», который сам придумал и поставил. Акробатические трюки пробыли в его программе больше года, затем сменились арифметическими: Мойше моментально перемножал и делил в уме многозначные числа. Цирк его манил, восторги толпы заряжали, но живопись все равно тянула к себе сильнее. И вскоре парня с феноменальной зрительной памятью приняли в Витебское художественное училище, где он занимался под руководством легендарного Юделя Пэна, а потом и Марка Шагала.
Моисей был человеком-оркестром. В 1916 году он окончил Московский коммерческий институт, а потом два года отучился в Психоневрологическом институте в Москве. Больше, чем цифры, его привлекали способности и тайны человеческого мозга. В стремлении разобраться в неврологии и психиатрии студент Кунин ассистировал самому Владимиру Бехтереву. Великого медика из Моисея не получилось, зато родился великий эстрадный артист, который превратил свои знания о психологии в практическую «магию».
Кунин никогда не отличался спокойным характером – бурная натура проявлялась и на сцене, и в личной жизни. Его будущая жена Александра Каганова поначалу не ответила ему взаимностью, и Кунин – то ли от отчаяния, то ли в стремлении убедить девушку в своей страсти – стрелялся в вагоне поезда во время поездки на конференцию в Москву. Сердце Александры дрогнуло, они поженились и вскоре завели детей. Чтобы прокормить семью, Кунин бросил учебу в знаменитом ВХУТЕМАСе и пошел в типографию рисовальщиком, клепать клише. Но монотонная и однообразная работа была не для него.
В итоге Кунин бросил типографию и вновь вернулся в цирк. Сначала он выступал в цирке братьев Труцци, потом устроился в труппу Киссо, поражая публику невероятным номером: с завязанными глазами молниеносно и точно рисовал картины, в том числе и одними ногами. После этого трюка проделывал еще один, взятый из детства: бросив один быстрый взгляд на кучку спичек или конфет, он называл их точное количество. Так же ловко, за мгновение, он пересчитывал количество зубчиков в расческе, которую показывал случайный зритель. Какими бы сложными ни были задания, Кунин справлялся великолепно. Публика его обожала. Ну, а афиши с броскими заголовками «Ганс Куни-Пикассо – Человек-молния» лишь подогревали атмосферу фантастического действа.
Если бы Михаил Куни – под таким именем он стал известен в СССР – выступал пару веков назад, его бы обвинили в колдовстве. Вслед за номерами с молниеносными вычислениями и запоминаниями он стал добавлять в свою программу совершенно необъяснимые трюки. Ему ничего не стоило отгадать название города, которое предварительно записал на бумажке зритель. Или отыскать булавку в зале, когда на его голове был черный мешок.
Еще одним удивительный свойством Михаила Куни была способность заучивать языки. Он выступал в Швеции, Венгрии, Финляндии и Китае, и каждый раз обращался к заграничному зрителю на языке той страны, в которой выступал. Однажды ему сообщили: «Вы летите с представлением в Японию». Целый месяц артист штудировал иероглифы, а за пять дней до поездки узнал, что выступать он будет в Финляндии. Но когда он вышел на финскую сцену, то легко общался со зрителями на их родном языке! Шведская газета после гастролей Куни в 1957 году восторженно писала: «Он так живо беседует с публикой, будто живет в нашей стране три года». Кунин говорил, что может выучить новый язык за месяц – но если им не пользоваться, то он стремительно забывается.
Артист принимал похвалу, но никогда не пытался изобразить свое умение как фантастический талант – наоборот, хотел все объяснить. «Прежде всего нужно уяснить, как заниматься, как воспринимать информацию, –говорил он, делясь секретом быстрого изучения языка. – Для успеха необходима тотальная мобилизация внимания, наблюдательности и воли. Чем труднее задача, тем больше надо сконцентрировать волю, держать внимание в постоянном напряжении». Этим подходом он объяснял и свои действия с цифрами: только концентрация, сжатая пружина внимания, четкий фокус и никакого отвлечения.
Его мощь признали не только обычные зрители, но и ядерщики, перед которыми он однажды выступал. «Если бы мы не были физиками, то крайне трудно было бы поверить, что человеческий мозг во взаимодействии с внешней средой способен совершать такие чудеса», –признавался ученый секретарь Объединенного института ядерных исследований. На выступлениях Михаила Куни в его родном Ленинградском театре эстрады царила особенная атмосфера. Он любил ритм и темп, не давал передохнуть публике ни на минуту, бомбардируя ее новыми удивительными приемами: угадывания, запоминания, проникания в мысли.
Он был резким в движениях и цепким в словах, его пластика на сцене была частью номера. «Запомнилась гротескная фигура с резкими стремительными движениями, неожиданными жестами», – вспоминала исследовательница русского авангарда Александра Шатских, которая попала на выступление Куни еще в детстве. Даже в преклонном возрасте артист сохранял удивительную моложавость, выправку и достоинство. «Темные, длинные, ухоженные, аккуратно подстриженные волосы. Перстень с большим камнем на длинном пальце, неторопливая речь. Никакой назидательности, никакого самопиара. Естественен, уважителен к аудитории, убедителен, никакого занудства», – так описывал 67-летнего Куни будущий физик Олег Мрачковский.
Куни и в жизни был таким, каким казался на сцене. Сконцентрированным, твердым, готовым в любой момент собрать все свои силы, но в то же время ироничным, нескучным и гибким. В его квартире в одном книжном шкафу соседствовали книги Достоевского, Грина, Станиславского и Сеченова, альбомы Пикассо, Гогена и Ван-Гога, брошюры о практике йоги – откуда бы он их ни брал в те годы – и книги на иностранных языках.
Параллельно с работой в театре Куни продолжал рисовать, но только для себя: в его квартире были натюрморты, а также портреты Пабло Пикассо, Альберта Эйнштейна и великой француженки Симоны Синьоре. Сохранился и его автопортрет: острый нос, темные волосы волнами, внимательные глаза. Он с грустью говорил, что феноменальная память сыграла с ним злую шутку – если бы не она, он бы стал художником, а не развлекал народ арифметическими фокусами. «Изменив живописи, я сделал самую трагическую ошибку в своей жизни», – вздыхал он.
Кунин всегда подчеркивал, что самовнушение – грандиозная штука. Однажды он самостоятельно вылечил себе язвочки неизвестного происхождения на ноге, отказавшись от операции и больничного ухода –просто приходил домой, ложился в кровать и внушал себе, что здоров. За десять дней все зарубцевалось. Еще он фактически спас молодую девушку, которая считала себя крайне некрасивой и перестала общаться с другими –просто показал ей приемы аутотренинга, и девушка расцвела.
Однажды Кунин даже побыл и детективом – сумел вывести на чистую воду воришку, который стащил часы. Для этого ему не понадобилось снимать отпечатки, вести долгие разговоры или опрашивать свидетелей. Он просто «настроился» на подозреваемого, считал мельчайшие движения и мягко подвел его к тому, что тот не выдержал напряжения и сам сознался. Он ловил вибрации, незаметное глазу напряжение, обращал внимание на рефлексы – опыт работы у Бехтерева пригодился.
Сам он допускал промахи только тогда, когда расслаблялся. «Никогда намеренно не ошибаюсь, – говорил он. – Каждая моя ошибка дорогостояща. Повторяя неудачный опыт, всегда нервничаешь, а это мешает собранности». На выступлениях он всегда просил, чтобы ему не поддавались, не пытались сделать задачу проще. «Чем сложнее опыт, тем легче мне его проводить», – повторял он. Обладая феноменальной памятью, он, тем не менее, никогда не использовал ее зря: если что-то можно было записать, он записывал. «Наш мозг выполняет две основные функции: возбуждения и торможения. Для успеха дела необходимо мозг периодически растормаживать, регулировать его состояние», – утверждал он.
Михаил Куни ушел из жизни 2 января 1972 года, оставив после себя троих детей, жену и огромную армию благодарных поклонников. Один из его сыновей в 2003 году издал книгу воспоминаний – «Феномен Михаила Куни» – с историями из богатой практики невероятного артиста. Сам Куни так и не успел написать мемуары, хотя очень хотел: даже название придумал – «О памяти, о воле, о себе». Не успел он и встретиться со своим обожаемым учителем Марком Шагалом: при жизни они обменивались редкими, но очень теплыми письмами. Когда в 1973 году художник приехал в СССР, он очень хотел встретиться со своим любимым Мойшей, но опоздал. Встречу по понятным причинам устроить не смогли, но так и не сказали Шагалу, почему – боялись сделать великому мэтру больно.
Ганна Руденко
