Можно я обниму твою руку...

Можно я обниму твою руку...

Когда несколько поколений до тебя, видели улицу только в окно, когда ты сам родился в сытости и тепле, когда твои лапки колол только наполнитель в лотке – открытое пространство и свобода равны настоящему аду.

Кот почти не спал уже несколько дней, а про еду и воду он просто забыл – он был настолько испуган, что его организм не просил уже ничего. Коту ничего уже не было надо.

Если бы Мотя мог внятно сформулировать свое единственное желание, то это была бы смерть... Ведь он не знал и не представлял, как можно жить здесь, на этой огромной улице, в этом бесконечном пространстве.

Где ничто не загораживало его от ветра, от громкого шума, от мокрых капель безжалостного дождя. Где в каждую подушечку изнеженных лап впивался колючий песок, жесткие камни, вонючий мусор.

Где трава зеленела не на солнечном подоконнике, а везде – под ним, вокруг него, издевательски шелестела и жадно трогала тело кота. Словно ощупывала, словно тренировалась – как вскоре будет через него прорастать.

Так сильно Мотино сердечко еще никогда не билось... За эти дни оно выработало ресурс за несколько лет, израсходовало всю энергию, что в коте накопилась.

Было ли дело людям до бездомного, уже несколько дней, кота? Да кто его знает, может, оно и было, но только Мотю не видел никто, настолько он слился своей безродной, полосатой шубкой с листвой и травою.

Но в коте все еще теплилась надежда, что его ищут, что совсем скоро найдут... Но остатки рассудка обреченно Моте шептали:

- Нет, не ищут... И никогда не найдут. Ты это сам давно уже понял.

Кот застонал... Беззвучно, мысленно – разрывающим тело внутренним стоном. Скорей бы уже! Сколько же можно ждать? Мотя знал, что на здесь, на улице – он не выживет точно.

Этот вязкий, колючий и мучительный стон – он ворвался в душу единственного, идущего по своим делам, человека. Миллионы осколков отчаяния стали рвать его изнутри... Человек вздрогнул, остановился, поднял голову и внимательно осмотрелся – через секунду он словно прозрел.

То, что мгновенье назад казалось ему лишь кучей опавших листьев, оказалось испуганным, вжавшимся в землю, котом. Человек подошел, осторожно присел с Мотей рядом и протянул к его сухому носу ладонь.

Словно яркий свет вспыхнул с котиком рядом, а ведь это был просто – неравнодушный к коту человек. Мотя с трудом приоткрыл присохшие к глазам веки, всхлипнул:

- Можно, я обниму твою руку?

И словно весь перетек на протянутую ладонь.

Дотянулся передними лапами до локтя и обвил его крепко-крепко... Облегченно вздохнул и словно весь прирос к человеческой, теплой коже. Человек замер, а потом смахнул другой рукой больные, колючие, словно песок, мелкие слезы.

Слезы со своих, внезапно намокших глаз.

******************

Прошло много лет, но каждую ночь, каждый день, каждые утро и вечер – Мотя как можно теснее прижимался к заботливой, терпеливой, бесконечно любящей его, крепкой и надежной руке.

У человека каждый раз от объятий кота кололо сердце и слезами разъедало глаза.

- Я с тобой навсегда, ну чего же ты, Мотька, боишься...

А котик ведь все это знал! Мотя чувствовал, что этот мужчина никогда его не оставит и всегда-всегда будет рядышком с ним.

Но все-равно, каждый раз, прижимаясь к своему человеку, кот крепко смыкал свои лапы вокруг родной и такой любимой руки...