Из новостей, которые мне сообщает этот человек, я выделяю крах его карьеры, а по его настроению, так и всей жизни.
- Теперь голодаю, – сообщает он и тут же поправляется. – От бескормицы и лишений не помру. Есть какие-то сбережения. Скорее, кончусь от скуки. Очень много идёт нападок на русских, значит и на меня. Скука от этого охватывает смертельная.
Дело в том, что он лишился своего положения председателя правления довольно серьёзной бизнес-компании в Подмосковье – положения многолетнего, казавшегося тем более надёжным, что сам в своё время создавал эту компанию.
Ему под шестьдесят, живёт один.
- И дело-то всего-навсего в том, что я выгнал одну даму. Формально – за прогулы, которые столько лет, правда, не замечал, а с началом войны пришлось заметить. Она начала громко и навязчиво радоваться бомбометанию по Украине. По моему ответному молчанию и кое-каким другим признакам она совершенно правильно угадала мою позицию. Всё правление – её дружки. Они тоже знали, чем я дышу. Решение освободить меня было единогласным.
В порядке ответа этому человеку я принимаюсь сыпать соль на все его раны.
- Вы должны были выгнать её так, чтобы она, уходя, унесла с собою свою, вдруг вспыхнувшую, любовь к вам, если, конечно, раньше не испытывала к вам чего-то подобного. Чужими руками вы должны были выкинуть её за дверь! Или чужой ногой под задницу.
- Это было бы зрелище, – невесело усмехается он. – Задница там была и остаётся заметная. Это тоже сыграло свою роль в том единогласии. Но как это – чужой ногой, чужими руками?..
- Ну, если вас надо учить даже этому, то вы никакой не руководитель, не политик на своём месте. И товарищи правильно сделали, что избавились от вас. Настоящий руководитель это науку усваивает ещё в утробе матери. Он рождается готовым к успешной управленческой работе.
Наш давний общий знакомый, человек его лет, очень богатый, в своём бизнесе никогда не был не только председателем, но даже членом правления, числится на какой-то третьестепенной конторской должности, но то, что он хозяин, знают, конечно, все. Он говорит, что таких начальников, как этот пострадавший из-за войны, то есть, которые не умеет или даже не хотят хорошо скрывать свой образ мыслей, он бы сам увольнял без раздумий.
Это, по его мерке, не те борцы, которые нужны стране сегодня. Она, мол, нуждается в специалистах по тайной войне, а в том-то и беда, что таких «внутренних врагов» в России, почитай, и нету. Сковырнуть матёрого путиниста с его места или как-нибудь иначе испортить ему настроение, если не жизнь – вот что надо. И при этом самому остаться вне подозрений – вот настоящее дело для серьёзного внутреннего врага!
Когда я передаю это мнение пострадавшему, он отвечает, что в его случае не выгнать ту даму, а по-тихому выжить, было бы с его стороны несолидно, некрасиво, наконец – просто не по-мужски.
Я привычно злюсь:
- Что за дичь? При чем тут половая принадлежность? Вы в каком веке? Представьте на своём месте женщину, которая бы сказала, что так поступить было бы не по-женски. Что бы вы о ней подумали?
Склоняясь к тайной войне, я, однако, не могу с уверенностью решить, как бы действовал сам. Я имею в виду только опыт тех руководителей, чья практика мне сейчас приходит на ум. Сам же я никогда не был в таком положении, чтобы от меня кто-то зависел.
Однажды, правда, к этому было очень близко.
Меня избрали на очень важное и заметное руководящее место. Это было при Горбачёве, в Москве. К счастью, Кремль не допустил меня до исполнения свалившихся на меня ответственных и тонких обязанностей.
Перед голосованием, как положено, держал речь перед коллективом. Я сказал, что никогда никем не руководил, поэтому не знаю не только того, какой из меня получится начальник, а и какой я человек вообще: хороший или плохой. Дело в том, что, по моему мнению, пока человек не побывал начальником, никто, включая его самого, не знает, какое у него нутро.
«Вот если вы меня изберёте, тогда мы все узнаем, чтО я собою представляю – что-то более-менее пристойное или не очень. Мне, честно говоря, самому это будет интересно. Надо в конце концов узнать, что ты такое», – так я закончил свою речь.
При этом я уже тогда кое о чём умолчал. Не сказал, например, что каждый, кого мне придётся выгнать, уйдёт с уверенностью, что его съел мой заместитель. Не я, а мой зам будет, по общему мнению, и по моей тайной с ним договорённости, гадом из гадов. И вы, мои избиратели, будете бегать ко мне с жалобами на этого несчастного, чьими руками я буду делать все самое для вас неприятное, но полезное для дела.
Понятно, что это дело мною не мыслилось без отстранения тех (их-то я видел насквозь!), кто против демократических перемен в стране.
Охотнее всех, кстати, голосовала за меня бухгалтерия. Эти добрые женщины заранее не чаяли души во мне-начальнике. Я не сказал, что они будут первыми, кого я уволю. Всех! В СССР только-только стали появляться компьютеры, и в моих планах было заменить бухгалтерский взвод одним этим устройством.
Когда подсчёт голосов показал мою победу, я, среди прочих чувств, испытал и что-то вроде грусти. Я понял о себе то, что знал по другим и о чём даже как-то писал – что самым большим наказанием на голову любого начальника является не что иное, как одиночество, которое сваливается на него вместе с властью.
Ещё не приступив к исполнению, я знал, что отныне буду самым одиноким в этих стенах, что никому из этих людей, а вообще-то и на стороне, включая друзей-товарищей, не смогу сказать всей правды о своих обстоятельствах и намерениях.
Но это всё пустяки и даже что-то книжное, какая-то романтика по сравнению с мыслью, которую я гнал тогда от себя. Это мысль о том, что однажды из Кремля меня попросят о чём-то таком, что придётся решать: или плюнуть на только что начатое большое дело, или замараться так, что уже никогда не отмоешься.
Это то, что подстерегает сегодня, как и всегда в России, каждого, кто возомнит себя умелым внутренним врагом властвующих в ней порядков и лиц. Они, конечно, есть, такие люди, их вообще-то пруд пруди, только они враги бессознательные, в чём и заключается их сила, действенность и ощутимая историческая роль.
Это люди, которые считают себя лучшими друзьями, а то и творцами, столпами путинизма. Сказать надо больше: первейшим врагом путинизма является не кто иной, как сам Путин. Его вклад в упразднение России в её нынешнем виде безразмерен.
