Вопреки восторженным стонам кремлевской пропаганды, успешным затянувшиеся гастроли российского правителя в КНР назвать нельзя. Владимир Путин исполнил там вначале на саммите ШОС роль «свадебного генерала» при вынужденном политическом «бракосочетании» Индии и Китая. А затем на параде в Пекине сыграл «верного союзника».
Это был союзник, который в рамках своей феодальной клятвы верности не только со своей армией готов биться плечом к плечу с «повелителем Поднебесной», но и бросает к ногам Си Цзиньпина все постсоветское пространство, чьи лидеры совершили во время этой встречи символический переход из российской зоны влияния в китайскую.
Учитывая, что, например, азербайджанский диктатор Ильхам Алиев, по собственным словам Путина, обменялся с российским коллегой лишь парой слов и не стал перед ним лебезить, ясно, что ехали все самостоятельно, а не как путинская свита — потому что не могли отказать именно правителю Китая.
Последние годы он последовательно сливал все, чего Россия добилась в смысле укрепления или сохранения своего влияния в 1990-е годы силой больше дипломатии, чем военной, при, как модно сейчас говорить в России, «вечно пьяном Ельцине».
Несколько десятилетий, уже при Путине Москва, например, стравливала Армению и Азербайджан, мешала им разрешить спор вокруг Нагорного Карабаха, поставляя оружие обеим странам и следя за тем, чтобы паритет между ними сильно не нарушался.
Однако субъективная путинская личная антипатия к новому армянскому премьеру Николу Пашиняну привела к тому, что Россия открыто прекратила поддерживать Армению, потеряв этого верного в прошлом союзника, и скорее помогала Азербайджану. Однако Алиев союзником Путина, несмотря на это, так и не стал.
Азербайджан остался союзником Турции, а Россию выкинули в итоге даже из проекта создания «транснационального» коридора через армянскую территорию, пригласив туда в роли «управляющей компании» американского президента Дональда Трампа.
Ситуацию изменить не смогло даже давление Путина на Алиева в виде жесткого «наезда» на азербайджанскую диаспору в России и потенциальные «алиевские кошельки». Для Алиева, судя по его поездке в Китай, даже мнение КНР сейчас важнее российского.
В итоге Россия стремительно теряет Южный Кавказ и теперь, похоже, только вопрос времени, когда за Азербайджаном и Арменией последует Грузия, чьи власти дружат с Кремлем скорее вынуждено — за неимением других союзников в деле построения авторитарного режима в своей стране.
Похожие процессы давно идут в Центральной Азии, откуда дисциплинированно в Пекин на парад приехали лидеры государств. В инфраструктурном смысле Китай давно для многих стран региона значит больше, чем Россия. Экономически, конечно, он более важный партнер, несмотря на старые связи.
Причем это осознанная позиция Лукашенко, который все старался играть в «многовекторность», доя в первую очередь Россию для поддержания своей убыточной экономики. Но, если надо — как флюгер поворачивался то к Европе или США, то к Китаю, чтобы сохранять хотя бы минимум автономности в отношениях с тем же Путиным, который никак не может помешать Лукашенко гордо вышагивать не по правую руку от Си Цзиньпина, где шло большинство постсоветских лидеров, а по левую — вместе с северокорейским диктатором Ким Чен Ыном.
Вишенкой на торте распродажи зон влияния, вероятно, должна считаться трехсторонняя встреча лидеров Китая, Монголии и России. Именно в таком, алфавитном, порядке, потому что Монголия давно зажата между китайцами и русскими, еще со времен тех империй, которые империями, честно говоря, и назывались.
Потом Монголию опекал Советский Союз, не дававший Китаю, заглотившему к тому времени значительную часть ее территории, проглотить и остатки. Ну а после распада СССР гарантом монгольского суверенитета стала преимущественно Россия, хотя в этом по понятным причинам старались участвовать и США. И вот российский лидер соображает на троих с руководителями Китая и Монголии, как бы символически уступая Си Цзиньпину и эту часть своей бывшей зоны влияния.
Все эти потери, надо заметить, существуют в первую очередь в мире самого Владимира Путина — в мире зон влияния, империй и интересов, «реальной политики», лишенной ценностей, кроме, конечно, материальных. Однако с точки зрения более объективных критериев оценки ситуация, пожалуй, еще хуже.
Россия и так, декларируя ценностную и относительно либеральную внешнюю политику даже при Ельцине, в реальности стремилась сохранить свою гегемонию везде, где это было возможно. Но хотя бы государственный аппарат пытался определять то, что казалось ему объективными интересами страны, чтобы затем из этих интересов исходить в своей внешней политике.
Путинская же внешняя политика превратилась в полностью субъективную и личностную — как во время феодальной раздробленности в Европе. Личные симпатии и антипатии суверена вышли на первый план, системы старых союзов и интересов были забыты. И все ради путинской идеи фикс — победы над Украиной.
Ведь все происходящее — это прямое следствие российской агрессии, которая довершает, хоть Путину и кажется иначе, распад постсоветского пространства. А его фиксация на «въезде на белом коне в Киев» привела к концентрации всех имеющихся у России сил для решения одной задачи, остальные забыты и заброшены, интересы раздариваются как скидки на нефть для Индии или на газ для Китая.
И это, конечно, не триумфальное преодоление международной изоляции, как пишут российские пропагандистские медиа. Это бездарное разрушение того, что еще недавно считалось гарантами безопасности России — на Кавказе, в ее азиатском «мягком подбрюшье», а потом везде. Плоды этого будут пожинаться еще долго — самим Путиным, если он доживет до 150 лет, как обсуждал это с Си Цзиньпином в Пекине, но более вероятно его последователями или вынужденными преемниками во главе России.
