Несколько лет назад я был на встрече с Игорем Губерманом. В зале смеху было не меньше чем на выступлении Жванецкого. Во время своего выступления ему передавали записки из зала, и я передал свою со стишком, о воздвигнутом памятнике Жириновскому, написанным накануне.
Я памятник себе купил у Церетели
В Басманном переулке он стоит
Там либералы с демократами шумели
Бросали чепчики и плакали навзрыд.
Зураб сварганил памятник надежно
Его не разнесёт ни тол, ни динамит,
Его не осквернит какой-нибудь безбожник
Но жаль, что голубь лик мой окропит.
Я был счастлив, что Игорь Миронович на нее обратил внимание, и спросил у зала: «Где установили?" «В Москве» – дружно ответили зрители. Он сделал печальное лицо и сказал: «Кошмар. Я был очень рад, что уже года два как перестал получать записки о Жириновском. И вот опять. А раньше таких записок было очень много, ведь аудитории огромные, слава богу, по тысячи человек. И раньше приходило восемь десять записок:
«Как Вы относитесь к Жириновскому? Что вы о нем думаете? Нет ли у Вас о нем стихов?»
Ну, стихов о временных вождях и лидерах у меня никогда не было.
Были только что-то типа:
«В любви и смерти находя неисчерпаемую тему,
Я не плевал в портрет вождя,
Поскольку клал на всю систему».
Но был у меня стишок, которым я с легкостью отвечал на записки о Жириновском.
Хотя стишок был написан совершенно по другому поводу, но очень точно подходил.
Стишок был такой:
«Среди болотных пузырей,
Надутых газами гниенья
Всегда находится еврей
Венец болотного творения».
России ведь очень повезло – он неудавшийся, несостоявшийся фюрер. Просто пришел не вовремя. А так это в нем чувствуется – я его книжки читал. Чистый "Майн Кампф". У него и лозунги гитлеровские - "мы за русских, мы за бедных". Только там была не Россия для русских, а Германия для немцев.
Вы знаете, я над ним даже не смеюсь: этот паяц и фат – совсем не фрайер.
Я видел, как он выплескивал в Немцова воду. Это был абсолютно рассчитанный жест. А у Немцова был нерассчитанный, и поэтому он промахнулся, попал только в район галстука. А этот – в лицо.
Я когда-то писал научно-популярные книжки, и у меня была зарезана одна из них – о социальной психологии фашизма. И там была большая глава о Гитлере, которым я в свое время много занимался. Над ним тоже смеялись, вы это лучше меня знаете. И еще одна замечательная параллель. Ведь Гитлер когда-то поступал в Венский оперный театр и даже прошел конкурс. Но прошел на уровне хориста, что его не устроило. И директор Венской оперы потом говорил, что не может себе простить и рад, что человечество его не прокляло за то, что он не взял Гитлера. Хрен с ним: пусть бы плохо пел соло, зато, может быть, всего этого не было бы.
А Жириновский ведь пробовал всю свою энергию направить по еврейской части. Он приходил в еврейские организации, играл в еврейском театре, был в «Шаломе». Лучше бы его туда взяли. У нас дерьма достаточно, жил бы себе спокойно, растворился…
А публика его любит, смеется хамским выходкам, поощряя хлопают, и я удивлялся откуда у этого человека такой электорат. Потому, что знаете ли, я на самом деле в каком-то смысле еврейский националист. Мне стыдно, когда я вижу, как выступает Жириновский.
И вот судьба, услышав, так сказать, что я так говорю о Жириновском, устроила мне с ним встречу. И этой встречей я не могу не похвалиться.
Было это два года назад в доме литератора в Москве, шло обсуждение книги, замечательной писательницы Елены Ржевской «О вариантах развития русского фашизма».
Я думаю, старшие поколения прекрасно помнят, ее книгу «Май 45-го».
Я злостный курильщик, поэтому вышел в фоей покурить. Купил себе в книжном киоске несколько книг и существенная деталь, положил их там же в фокй на стол. Курю, значит, хожу кругами и поглядываю на них, чтоб коллеги писатели их не сперли.
И вдруг вижу, что прямо в соседнем зале, в большом зале. С российскими писателями встречается Жириновский.
Я его, естественно, дождался. Он вышел в сопровождении трех телохранителей, амбалов в коричневых кожаных куртках. Знаете он, идя между ними, в своем таком местечковом картузе он выглядел как еврей, арестованный во время «Продоразверстки».
Я не понимаю, почему специалисты по его имиджу не порекомендуют ему что-то более славянское. Я к нему подошел, говорю: «Здравствуйте, Владимир Вольфович, моя фамилия Губерман, я литератор. Живу в Израиле, пишу книги. К сожалению, нет с собой книжки, чтобы вам подарить. Про себя подумал: «И была бы, я б тебе хрен подарил». И прошу у Вас автограф, он наклонился к такому, невысокому писателю, который, видимо, устраивал эту встречу, неизвестный мне человек.
И тот ему жарко хвалебное про меня нашептал. И Жириновский со своей обаятельной улыбкой мне говорит: «Давайте любую книгу, и я для Вас на ней поставлю свой автограф».
И Жириновский как вы все знаете наивный, чистый, замечательный человек. А я человек мерзкий, коварный, подлый я этого не скрываю. Я кинулся к стопке своих книг, и принес ему на подпись только, что вышедшею тогда в Москве, книжку «Дневники Геббельса».
Я ему ее протянул, раскрыл там, где у обложки белое пространство. Но он ее закрыл, заглянул в нее и вернул мне с дивными словами: «Вы знаете, здесь я не могу Вам расписаться, меня и так о нем все время спрашивают».
Я так оживился, был очень рад тому, что сегодня же вечером расскажу эту историю друзьям. И подсунул ему другую книжку.
Он расписался на книге Розанова, и этот автограф я привез к себе в Иерусалим и очень бережно храню
