Хорошо знал одного человека… Был уверен, что знаю его лучше, чем он сам себя. Карьерист – страшный, приспособленец – политический и какой угодно – редкого таланта. На все сто использовал свою внешность: высокий рост, широкие плечи, обаятельная улыбка. В последние брежневские годы ещё возглавлял очень крупное и политически важное учреждение. И взяточник был, слушайте, взяточник! У иностранцев брал.
И вот грянуло ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению) – бунт, заговор, сговор, путч, не знаю, как ещё это назвать, но что-то очень подлое со стороны первых лиц государства против Горбачёва. Не один я был уверен, что к вечеру первого же дня лет на двадцать вернётся такая советская власть, по сравнению с которой брежневская эпоха покажется безобидной по всем статьям.
Что же этот человек, этот взяточник, этот едва ли не самый вонючий кусок советского человеческого материала? Он сразу стал на сторону Горбачёва и так уверенно, грамотно, изобретательно, что я только ахнул. Он сознательно пошёл на риск оказаться за решёткой на десяток лет самое малое…
Знал и другого похожего карьериста, в Киеве. Этот поступил так же, и открыто, с оповещением в печати, и убедил присоединиться к нему своих людей. От него, как и от того москвича, меньше всего можно было ожидать чего-то такого. Причём, этому было труднее. Киев – не Москва, в нём приспособленчество внедрялось в чиновников не в плоть, как бывало в Москве, а в кровь, особенно в кровь тех, что занимали заметные места. Это было фирменное отличие столицы Украинской Советской социалистической республики (УССР).
Об этом человеке и до, и после много говорили, что он чуть ли не с детства был тайным сотрудником КГБ. Я и сейчас этого не исключаю – и тем более удивителен в моих глазах его поступок, потому что как раз эта контора участвовала в подготовке путча, а её первое лицо входило в ГКЧП! От своего куратора в ней он ни в коем случае не мог получить указания именно в этот момент внедриться в ряды сторонников Горбачёва. Все такие кураторы сидели по домам, затаив дыхание. В дальнейшем он сделал большую политическую и заодно, естественно, бизнес-карьеру. Вы уже подумали, что он был при этом в рядах самых горячих украинизаторов? Наоборот, люди, совсем наоборот!..
При Горбачёве чуть ли все более-менее значительные посты снизу доверху были за людьми прежней власти. Ими, казалось мне, не могла не владеть привычка беспрекословного следования любому извиву «политики партии и правительства», то есть, Кремля. Что-что, а держать носы по ветру им было дано сполна.
И что же? Хозяин Кремля заперт где-то в Крыму, от него и о нём ни слуху, ни духу, у руля страны поставили себя министр обороны, министр внутренних дел, вице-президент страны, председатель КГБ и их люди – что ещё надо тому же главному редактору популярной московской газеты, чтобы уловить, какое поведение от него требуется? И что же? Он на весь мир говорит им: «Пошли вон!» и, рискуя не только собой, поднимает против них свою газету.
Поведение таких людей – это именно то, что меня больше всего поразило в те дни. Куда, ну, куда вдруг оно всё подевалось: советские страхи, советская хитрожопость? – спрашивал я не только себя. И что ещё поражало, так это то, что люди не считали мой вопрос заслуживающим особого внимания. Для них это поведение уже было само собою разумеющимся.
…Люди меняются, как глубокомысличаем мы, когда не знаем, что сказать. Или: чужая душа – потёмки. В том числе – душа такого существа, как народ, если употребить слово, которому отказывают в уместности современные социологи.
Не удивлюсь, если ещё придётся вспомнить о тех днях в связи с некими интересными событиями, уготованными России наших дней. Имею в виду не только сам по себе путч со знаком плюс (тот был с явным минусом), а и такое поведение иных видных лиц власти и её обслуги, которого от них, кажется, меньше всего сейчас можно ожидать. Да и общероссийский отклик не обязательно подтвердит социологические опросы, радующие сегодня известно кого.
Фото: Август 1991 года запомнился россиянам попыткой государственного переворота. Во время тех трагических событий народное сопротивление возглавил Борис Ельцин. Взобравшись на танк, он призывал людей начать всеобщую забастовку, а армию не применять против протестующих насилие.
