Помните, в первой части моего затянувшегося повествования упоминалось союзное ведомство, в республиканском звене которого трудился, а точнее, совместительствовал автор? Союзный министр пребывал в отпуске, но члены коллегии во главе с первым замом решили поддержать ГКЧП. Как на местах отреагировали на решение коллегии? Да никак. Многие из местных начальников сочувствовали путчистам, больно уж надоело горбачевское «раскачивание лодки», но перевесили преимущества свободы, то бишь "местного суверенитета".
А что же глава ведомства? Не рванись он с черноморского пляжа в Москву, все могло бы сложиться иначе. Так ведь нет, примчался двадцатого августа, вышел на службу двадцать первого и двадцать второго, натурально, был уволен. На его место назначили первого зама, того самого, что от души поддержал ГКЧП. До самого конца Союза этот зам оставался и.о. министра, еще целый год, не торопясь, передавал дела новой власти и с почетом был препровожден в отставку.
При всей несоизмеримости нашего падения замечу, что немногим позже и меня, возможно, за излишнюю ретивость подвинули, из двух советников оставив одного – того, который двадцатого не пришел на службу. Впрочем, потерю места я легко пережил.
...Утро первого дня свободы я просидел дома, уткнувшись в телевизор с Горбачевым, ночью прилетевшим из крымского плена, а потом – с его спасителем, в прошлом боевым летчиком, а тогда российским вице-президентом (была такая должность). Этот, последний, возбужденно рассказывал о гонке самолетов в Крым и при этом лихо шевелил усами, чем заслужил благосклонность советских (еще) женщин. Горбачев же не был, как обычно, словоохотлив и сообщил лишь, что вернулся в другую страну, об остальном не сильно распространялся: «Я вам все равно никогда не скажу всего».
Вечером я, устав от телевизора, вышел подышать свежим после дождя воздухом (неделя выпала дождливая) и прошел немного вверх по улице Горького, против течения довольно большого числа людей, продвигавшихся по направлению к Лубянке. Кажется, в руках они несли огромный триколор, а может, это я пересказываю увиденную назавтра телевизионную картинку.
…Говорят, по бронзовым щекам Дзержинского, когда его ставили на новый постамент в парке на Крымском Валу, потекли слезы – пролилась скопившаяся в глазных впадинах дождевая вода. К слову сказать, сносили памятник вопреки действовавшим тогда законам, и я помню, как чесали в затылке прокуроры, с ужасом взирая на происходящее.
