Я все реже пишу о Крыме. За четыре года я выговорился. Все, что хотелось сказать, – сказано.
Помню, как в одном из интервью меня спросили про любимый город. Сперва перебирал в памяти красивое и альбомное, а потом ответил «Симферополь». Нет, я не сошел с ума. Я все про свой город знаю. Знаю, что он маленький, неряшливый и невпопад. Но именно у него есть монополия на мои детские воспоминания. Можно прожить всю оставшуюся жизнь в Брюгге, но там их уже не появится.
Отчетливо помню предвоенный 2013-й. Накануне Майдана полуостров казался забытой периферией бывшей империи. Забытой и ненужной, как бабушкина закатка. Москва жила погромом в Бирюлево, обсуждала нелегальную миграцию, жаловалась на засилье Кавказа. А Крым продолжал жить советскими мифами в их девственной чистоте. Митинговал против НАТО, разоблачал «план Даллеса», карикатурно рассуждал про «дружбу народов». Казалось, что между последним советским бастионом и новой Россией почти не осталось общего.
А затем случился февраль 2014-го. И оказалось, что вся постперестроечная Россия – это лишь косметика, под которой прячется все та же старая империя. Крым снова угодил с Москвой в резонанс: это не она вернула полуострову повестку. Это он навязал ей свою.
Я прожил в Крыму тридцать лет. Десять лет проработал в журналистике. Все это время мы пытались сшивать украинский материк и полуостров. Искать точки пересечения. Находить на картах другие горизонты, кроме тех, на которых заканчивался СССР. Мы хотели идти в завтра, а местные городские сумасшедшие пытались утащить нас во вчера. И нам казалось, что время играет на нашей стороне. Просто потому, что мы молоды, а они – нет. Мы ошибались.
Четыре года назад эти ребята внезапно стали мейнстримом.
Я протянул в Симферополе до осени 2014-го. Писал о том, что Россия делает с моим домом. Под нож отправлялось все, что было дорого. Независимые медиа, независимые люди, право на несогласие. К ноябрю исчезла даже рябь на воде. Стало понятно, что это все. Я бросил вещи в багажник и уехал в Киев.
Сегодня мой дом вынужден жить поперек всего того, во что я верю. Впрочем, я сегодня верю тоже не во все.
Я не верю в диалог с прошлым. На моих глазах поколение отцов оттерло поколение детей, чтобы забрать будущее у внуков.
Мой Крым иногда прорывается ко мне. Всполохами – как ночной сон после обеда. На старых фото - те, кто присягнул новым флагами. Те, кто ушел во внутреннюю эмиграцию. Те, кто уехал.
Я до сих пор не могу привыкнуть к снегопадам. Домом веет всюду, где на горизонте горы. Мои вещи делятся на те, что «оттуда» и те, что уже «отсюда». Первых все меньше. Вторых все больше.
Там – в моем Крыму – остались три десятка лет. И иллюзии. Мне не жалко ни того, ни другого.
