"Сдача и гибель Анатолия Чубайса" - Евгений Киселев

"Сдача и гибель Анатолия Чубайса" - Евгений Киселев

...Чекисты пороли Чубайса на кухне «Вороньей слободки», более известной как дачный кооператив «Озеро» — за неправильное обращение с электрической энергией. Заодно — и за все прочие грехи.

И покуда его пороли, Анатолий Борисович сосредоточенно думал о значении русской интеллигенции, а равно — о трагедии русского либерализма.

А может, так надо, — думал он, дергаясь от ударов и разглядывая темные, панцирные ногти на ноге одного бывшего министра и соучредителя «Озера». — Может, именно в этом искупление, очищение, великая жертва?...

Примерно такая картина, навеянная мгновенной литературной ассоциацией, предстала у меня перед глазами, когда я прочитал интервью Чубайса 
радиостанции Business FM на Петербургском экономическом форуме.

Если кто не помнит или вовсе не читал «Золотого теленка» Ильфа и Петрова, в этом романе есть глава «Васисуалий Лоханкин и его роль в русской революции», героя которой, карикатурного псевдоинтеллигента, секут розгами малосимпатичные — мягко говоря — соседи по коммунальной квартире, а он пытается найти философское оправдание своей неспособности дать отпор торжествующему хаму.

Более того, когда на пороге «Вороньей слободки» вдруг появляется Остап Бендер, прерывая экзекуцию, и спрашивает у Лоханкина, хороши ли его соседи, тот отвечает: «Прекрасные люди!»

— Но ведь они, кажется, ввели в этой квартире телесные наказания? — замечает Бендер (кстати, единственный вызывающий симпатию герой книги, не лишенный ума и интеллекта, который честно признается, что ему не нравится жить при советской власти).

— Ах, — отвечает Лоханкин проникновенно, — ведь в конце концов кто знает! Может быть, так надо! Может быть, именно в этом великая сермяжная правда!

С тех пор Васисуалий Лоханкин с его «великой сермяжной правдой» стал синонимом советского и постсоветского интеллектуала, готового не только сносить всевозможные унижения от ликующей гопоты и вельможного быдла, но и оправдывать неспособность — или нежелание — постоять за себя высшими соображениями, вроде «неизбывной вины интеллигенции перед простым народом».

Порой самооправдание иных «лоханкиных» приобретало весьма наступательный и агрессивный характер.

По мне, так Анатолий Чубайс ведет себя в интервью Business FM именно таким образом. Особенно — когда, явно обращаясь к былым соратникам, оказавшимся, как он отлично знает, в эмиграции не по своей воле, заявляет:

«Если тебе не нравится этот народ — так, дорогой, тогда и не пытайся заниматься этим народом, этой страной, а занимайся другой страной и другим народом. А если ты занимаешься этой страной, тогда будь добр исходить из того, что есть вещи, которые поважнее, чем ты и твоя идеология, и это — народ этой страны».

Тут же Чубайс делает чудесное открытие: оказывается, действующая власть в России реально опирается на поддержку большинства, не важно — в 86 процентов, больше или меньше.

Ну да, соглашусь я немедленно, власть Сталина, Гитлера или Муаммара Каддафи тоже опиралась на поддержку большинства народа. Только вот стоило вождю умереть или быть убитым, как от поддержки народной не оставалось и следа. У нас любили и Хрущева, и Брежнева, и Горбачева, и Ельцина — и как же мимолетна оказывалась эта любовь! И к Путину народная любовь тоже когда-нибудь быстро развеется, как будто и не было ее вовсе.

Но пока она еще жива, Чубайс спешит оставаться
«в тренде» и рассуждает о том, что нужно создавать национальный российский, настоящий либерализм, который отличался бы своими ценностями от ценностей либертарианских, которые являются по сути своей космополитическими.

Напомните, где и когда мы это уже слышали — нет, не про «либеральную империю» — про то, что пора начинать борьбу с безродными космополитами?

Тем временем Чубайс доносит до высочайшего сведения, что у тех либералов, которые собираются на всякие зарубежные сходки вроде мартовского «Форума свободной России» в Вильнюсе, либерализм вообще носит маргинальный, антинародный характер.
«Это я бы определил одним словом — вырождение», говорит Чубайс.

А вот я определил бы этим же самым словом — «вырождение» — эволюцию самого Анатолия Борисовича.

Можно сформулировать и по-другому. «Сдача и гибель советского интеллигента» — так называется книга, которую написал полвека назад покойный Аркадий Белинков, писатель, литературный критик, бывший лагерник с 58-й статьей, диссидент, а под конец жизни — невозвращенец, добровольный эмигрант.

После книги Белинкова, как это порой случается, тема конформизма и коллаборационизма, уничтожающих трусоватых и ни в чем не твердых интеллектуалов, пусть даже бесконечно ярких и талантливых, закрыта едва ли не навсегда.

Формально эта книга — про драму писателя Юрия Олеши, погубившего себя как личность и как литератора после того, как он принял правила игры, диктовавшиеся системой. Но по сути, это книга — про всех. И про Олешу, и про его блестящих современников — Эйзенштейна, Шкловского, Эренбурга, Алексея Толстого. В некотором смысле — и про Чубайса тоже.

Аркадия Белинкова ругали: зачем он ведет огонь по своим? Зачем с такой яростной бескомпромиссностью обличает далеко не самых плохих и не самых подлых представителей советской интеллигенции, когда — куда не плюнь — есть куда как более отвратительные типы?

Ставили ему в пример Пушкина, который называл Александра I «властителем слабым и лукавым», «плешивым щеголем, врагом труда», «нечаянно пригретым славой», но незадолго до смерти написал:

Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.

На что Белинков отвечал: «Проливаемая кровь, растоптанная демократия, растление народа совершаются с помощью попустительства тех, кто всё понимает, или сделал вид, что его обманули, или дал себя обмануть <....>
Cначала нужно победить предателей, которых так много под схимой страдальцев и чистоплюев, тех, кто испугался борьбы, застеснялся, струсил, перебежал и сдался».

Согласитесь, ведь сказано это про нынешнего Чубайса — пусть и почти за пятьдесят лет до наших сегодняшних грустных дней.

«Я прихвостень действующего режима» — кокетничает Анатолий Борисович. Но иногда бывает, что человек, пытаясь вот так ерничать, выносит себе очень точный, я сказал бы даже, беспощадный приговор.

Вот только интересно: когда в один прекрасный день режим рухнет, как крыша «Вороньей слободки», подожженной собственными обитателями сразу с шести концов, в чью дверь Чубайс постучит и скажет: «Я к вам пришел навеки поселиться»?

Евгений Киселев