Она умерла, а он остался. Один. И в их переулочке на четыре дома, да, пожалуй, и на всем белом свете. Она - это старенькая баба Вера, и он- белый, в серую полоску кот, пяти лет от роду. В деревне конечно, кроме них, жили и другие люди, ходил три раза в день автобус, была школа, правда только начальная, и даже рождались дети, но у людей хватало своих проблем, и судьба очередного опустевшего дома и осиротевшего животного вряд ли кого-то сильно беспокоила. Раньше деревня была большой, а теперь потихоньку вымирала. С каждым годом пустеющих домов становилось все больше, а новостройки можно было пересчитать по пальцам.
Так что судьба Степу, (так звали кота), ждала отнюдь незавидная. Ему удалось на соседней улице, на чьей-то помойке нарыть себе рыбной требухи, и запив свой нехитрый обед (а может и ужин) из лужицы на дороге мутноватой водицей, он выпрыгнул на свой забор, и задумался о своем, отнюдь не безоблачном будущем. Дом, его родной дом сверкал за забором чисто вымытыми окнами и подбеленными стенами, но он был пустой. Он был, была уже остывшая печка, удобный диван, застеленная старым пуховым одеялом кровать. Но дом был пустой, за исключением самого Степы.
И некому было истопить на зиму печку, и даже налить ему в блюдце воды. Не говоря уж о молоке и прочих вкусностях из той, уже прошлой жизни. А кот сидел, и по кошачьей привычке умываясь после своей нехитрой трапезы вспоминал, вспоминал, вспоминал... Вот баба Вера затеяла стирку, и попутно уборку в доме, вычищая все до блеска, как не делала уже давно. Вот она убирается во дворе, а Степа сидит и греется у костра, в котором горит разный хлам, собирающийся за несколько лет в каждом хозяйстве. Вот подбеливает стены, а затем моет начисто окна во всем доме.
И сельский почтальйон Галя, принеся очередную пенсию очень этому удивилась. - Что это Вы, Вера Григорьевна, на зиму генеральную уборку затеяли? Обычно все это весной, перед Пасхой делают. - Да не было весною сил, дочка - ответила старушка. Да ты и сама знаешь, девятый десяток ведь разменяла. Ломит спину, и руки, и ноги. А вот несколько дней - будто годков двадцать сбросила. Значит помру я скоро. Говорят, Бог перед смертью человеку облегчение дает. Чтобы он значит смог достойно к своему уходу приготовиться. Вот и я. В церковь сходила, исповедовалась, причастилась. В доме убралась, во дворе. Сам дом, видишь, в порядок привожу. Что-бы не было стыдно перед людьми, я ведь всю жизнь слыла хорошей хозяйкой. Баба Вера печально улыбнулась, и машинально смахнула одинокую слезинку, скатившуюся с правого глаза. Да и я сама хочу навсегда запомнить свой дом вот таким - чистым и уютным. - Да что Вы, баба Вера - всплеснула Галя руками. Мы еще с Вами на Новый Год по бокалу шампанского выпьем, а на Пасху в церковь пойдем! Помните, как в позапрошлый год? - Да нет, дочка - ответила бабушка. Похоже, я уже свое шампанское выпила до дна. Все вроде сделала, одно меня мучает. И баба Вера снизила голос до шепота: -Степка. Как он тут бедный без меня? Тоже ведь живая душа. Жалко. - Слишь Галь, а тебе кот не нужен, а? Галя немножко смутилась, и почему-то отведя в сторону глаза ответила: - Да у нас уже есть кот. А весной внучка, когда гостила, еще котенка принесла. Кошечку. Теперь вот думаем с мужем. Надо в город везти, стерилизовать. А то куда потом котят девать? Не топить же и выбрасывать! Как Вы говорите, тоже живая душа. Та что извините, Григорьевна. До свиданья. И вспоминая этот разговор, кот, даже исходя из своего небольшого кошачьего жизненного опыта понимал, что теперь рассчитывать он может только на себя.
С полей подул холодный ветер, и, хотя еще ласковое осеннее солнышко днем хорошо прогревало воздух, резкий, порой порывчатый, холодный ветерок напоминал, что уже не за горами зима. Степа решил продолжить свои размышления в доме. У него была своя лазейка, через слуховое оконце в кладовой, потом в сени, где во входной двери было вырезано отверстие, видимо еще для его предшественников, прикрытое куском старого шерстяного одеяла. Кот по привычке побежал через кухню к печке, запрыгнул на нее, и найдя нагретый через чисто вымытое окно еще теплым осенним солнцем уголок, умостился на нем, подобрав под себя лапы. Первое время, когда он ложился на это место, ему казалось, что все произошедшее какой-то дурной сон. И он лежит на теплой, остывающей печке, и вот сейчас за порогом послышатся знакомые шаги, скрипнет дверь, и войдет его старенькая хозяйка с неизменной клетчатой сумкой в руке, и по укоренившейся привычке начнет рассказывать ему (или может разговаривая сама с собой, как многие одинокие пожилые люди), что слышала, кого видела в деревне, и какие гостинцы припасла для них на этот раз. Но, к сожалению, это был не сон. И в доме Степа остался один, и за хозяина, и за сторожа. Лежа на нагретом солнцем кусочке печки, он размышлял о своей дальнейшей жизни. Дома в деревне пустели, и в них тоже оставались одинокими, как и он собаки и кошки. Но мало кому удавалось обрести новый дом в родной стороне. В их переулке они с бабой Верой были единственными обитателями, сколько он себя помнил. Поэтому, чтобы пообщаться з другими котами и кошками, Степе приходилось преодолевать большие по кошачьим меркам расстояния.
Хотя в этом был и свой плюс. Во-первых, он приучился практически без отдыха пробегать несколько километров, во-вторых за время своих странствий основательно изучил окрестности, что теперь ему, как оказалось, очень пригодилось. В отличие от других домашних котов, он знал, что на задворках единственного сельского магазина, можно было полакомиться рыбными очистками, а если повезет, то шкурками, а то и кусочками колбаски, а на соседских помойках можно найти много чего вкусного и полезного. Домашние коты и кошки этим часто брезговали, и презрительно смотрели на тех бедняг, чьи хозяева либо умерли, либо относились к домашним животным, (любимцами этих бедняг назвать нельзя) так, что их доля мало чем отличалась от бездомников. Многие, как слышал Степа, не выдержав горькой судьбины, отправлялись в рискованное путешествие за новым домом и счастьем в поселок при станции. Станция, кроме того, что была узловой, находилась еще и на оживленной автомагистрали, и поселок был скорей небольшим городком, в котором было в сотни раз больше жителей, были кафешки, магазины и магазинчики, следовательно, больше шансов получить еду и кров. Но поскольку никто из ушедших в деревню не возвращался, о их дальнейшей судьбе можно было только гадать. И Степа лежа на печке перебирал в уме разные варианты своей дальнейшей жизни. Можно было и сейчас отправиться на станцию, благо еще есть силы и с его привычкой к дальним походам, это путешествие ему вполне по плечу. Можно пойти на другой конец деревни, там говорят, какие-то люди недавно купили дом. Ремонтируют, жить собираются. Даже дети у них есть, которые пока живут и учатся до зимних каникул у бабушки. Нужно сходить и разведать, есть-ли у них кот или кошка. А если нет, то и показаться, только надо шубку в порядок привести, чтобы не выглядеть бродягой. Совсем уж грязных и измученных кошек редко берут в дом, боясь разной заразы. Но немного поразмыслив, Степа вариант с походом в станционный поселок отбросил. Пускаться на зиму в никуда было опрометчиво. Тут у него был хоть и холодный, но свой дом, в котором хоть и не было кому топить печку, но было пуховое одеяло на кровати, под которое можно было забраться, на диване плед и шаль покойной хозяйки, и в доме, даже не топленом - это не на улице. Были у Степы свои охотничьи угодья, где всегда можно поймать зазевавшуюся мышку, магазин, опять-же соседские помойки. А уж если тут не удастся устроить свою судьбу, можно и на станции попробовать. Но только весной. Нагретый кирпич грел его снизу, солнечные лучи через чисто вымытое окно грели его бочок, и Степа начал дремать, тихонько мурча. - Ничего, живы будем- не помрем, рановато мне еще на Радугу. Все еще наладится - подбодрил себя кот засыпая. Надо только пережить зиму...
