Сегодня президент использует скандал вокруг антикоррупционных решений Конституционного суда для того, чтобы решить проблему неподконтрольности себе судей, а вовсе не для того, чтобы решить проблемы борьбы с коррупцией. И это ровно тоже самое, чем занимался в 1993 году Борис Ельцин. Это и был российский путь авторитаризма.
Я хорошо помню сумрачную московскую осень 1993 года, кульминацию конфликта между президентом России Борисом Ельциным и депутатским съездом. Ельцин стремился к принятию новой, постсоветской конституции, которая бы покончила с наследием авторитарного режима, но одновременно и усилила бы президентские полномочия. У руководителей Верховного Совета России были свои амбиции. Недавний соратник Ельцина, председатель парламента Руслан Хасбулатов не хотел превращения законодательной власти в придаток исполнительной и стремился усилить полномочия депутатского корпуса.
Эта борьба амбиций превратилась в борьбу идеологий. Хасбулатов и вице-президент России Александр Руцкой, обиженный на ельцинское окружение, лишившее его даже видимости власти, могли опираться только на коммунистическую и реваншистскую часть съезда. А на стороне Ельцина была поддержка демократов, веривших в его готовность проводить реформы. При этом кровопролития не хотел никто. Большие надежды были на посредников – Конституционный суд и патриарха.
С главой Конституционного суда Валерием Зорькиным я познакомился в конце восьмидесятых. Знакомые, знавшие о моей работе на съездах народных депутатов СССР, попросили меня проконсультировать популярного перспективного юриста, который собирался баллотироваться в народные депутаты России. Зорькин произвёл на меня прекрасное впечатление. Образованный интеллигентный, с точным пониманием необходимости перемен – именно такие парламентарии и нужны были новому времени. Тем не менее Зорькин выборы проиграл, зато вскоре был избран в члены Конституционного суда России и стал его первым главой.
Однако мои и всеобщие надежды на Зорькина как на посредника оказались тщетными. Глава Конституционного суда явно задумывался о политической карьере, о влиянии, а не о предотвращении катастрофы. Зорькин замечал любое отступление от закона со стороны президента, но игнорировал тот факт, что депутаты тоже нередко действуют вне правового поля. В результате позиция Конституционного суда только содействовала эскалации конфликта. И Ельцин, когда решился на силовое его разрешение, поступил в свойственной ему манере размашистых решений. Он попросту приостановил работу Конституционного суда, хотя не имел на это никаких полномочий.
Понятно, что соратниками и сторонниками Ельцина это решение было воспринято с пониманием – а как же иначе? Ведь Борис Николаевич спасает российские реформы, демократию. А тут какой-то Зорькин, какие-то судьи, которые явно на стороне реваншистов. Нельзя же позволить уничтожить российскую демократию, правда? И Конституционный суд возобновил свою работу только после того, как состоялся референдум по новой российской конституции. Таким образом, его задачей было уже защищать эту конституцию, превратившую Бориса Ельцина в президента с огромными полномочиями.
И вот ровно с этого момента можно отсчитывать время деградации российской демократии и деградации самого Конституционного суда. Можно сказать, что Владимир Путин, который получил из рук Бориса Ельцина и родственников первого президента власть в конце 1999 года, уже мог не опасаться сопротивления законодательной и судебной системы.
Причём как это ни парадоксально прозвучит, но именно вернувшийся в кресло главы Конституционного суда Валерий Зорькин, не боявшийся бросить вызов президенту Ельцину, оказался главным союзником Путина в превращении суда в институцию, главной задачей которой стало оправдывать и усиливать авторитаризм российских властей. И, пожалуй, самое классическое для нас решение конституционного суда России – это его согласие с аннексией Крыма. Аннексией, которая нарушала целый ряд статей конституции России и международные обязательства страны. Но ничего, суд проголосовал единогласно, никто из его членов даже не высказал особого мнения, которое неоднократно звучало по куда менее принципиальным вопросам. А Зорькин потом ещё и хвастался этим своим достижением.
И, тем не менее, даже такой Конституционный суд пугает Путина. Именно поэтому последние изменения в конституцию России были использованы для того, чтобы лишить этот Конституционный суд даже остатков его независимости. Теперь судьям запрещено оглашать это свое пресловутое особое мнение. Теперь главу суда и его заместителей будут избирать не судьи, как это было до сих пор, а предлагать президент России, причём не из самих судей, а из того, из кого он захочет. И так далее. И возникает вопрос: а зачем это Путину, если он и так хозяин положения, а Зорькин и другие судьи – всего лишь послушные чиновники?
И ответ на этот вопрос прост. Путин хочет сохранить российский авторитаризм и без Путина. Он прекрасно понимает силу институций. Знает, что сейчас беспомощность Конституционного суда связана прежде всего с его личными возможностями, силой вертикали, которая заточена на президента, являющегося арбитром интересов в жестокой клановой борьбе. Но стоит уйти Путину, стоит появиться новому президенту России, так Конституционный суд с его независимыми от власти членами может стать плотиной на пути укрепления авторитарной власти. И помешать России оставаться уродливым чудищем.
Так вот этому не бывать. Не Конституционный суд, а некоронованный монах, называющий себя президентом России, будет решать, оставаться стране чудовищем или становиться красавицей. Прерогатива такого решения должна оставаться у обитателя кабинета главы государства, а ни у каких-то там судей, депутатов или, не дай Бог, холопов, по недоразумению называющихся гражданами Российской Федерации. И вот ради спасения авторитаризма и его пролонгации Путин и кастрирует Конституционный суд.
Эту историю деградации российского конституционного правосудия я, разумеется, рассказал вам не случайно. А потому, что она вплотную связана с тем, что происходит сегодня вокруг Конституционного суда Украины.
Совершенно очевидно, что уровень независимости и компетентности этой институции далёк от ожиданий любого человека, который хотел бы видеть Украину цивилизованным демократическим государством. Впрочем, такие же претензии можно предъявить и к институции президента, и к парламенту, и к правительству, и к силовым структурам, и к судебной системе в целом – мы живём в системе ублюдочных институций, причём нередко их уровень деградации поддерживается голосованием самих граждан. Однако это вовсе не означает, что ошибочное или даже опасное решение, принятое в рамках той или иной институции, должно быть использовано другой институцией ради укрепления авторитарных тенденций.
Сегодня президент использует скандал вокруг антикоррупционных решений Конституционного суда для того, чтобы решить проблему неподконтрольности себе судей, а вовсе не для того, чтобы решить проблемы борьбы с коррупцией. И это ровно тоже самое, чем занимался в 1993 году Борис Ельцин. Это и был российский путь авторитаризма. Теперь мы наблюдаем украинский путь. При этом как Ельцин в 1993 году, так и Зеленский в 2020 году используют ради достижения цели правовой нигилизм большинства своих соотечественников.
Как россияне, так и украинцы – в этом оба общества похожи как близнецы — не верят в силу закона, но убеждены в примате справедливости. Справедливость, не подкреплённая законом и разделением властей, и есть главный признак авторитаризма. И, как правило, люди, которые уверены, что поддерживают справедливость, уже спустя короткое время убеждаеются, что критерии этой справедливости определяют не они, а вождь и его ближайшее окружение. Владиимр Ленин. Адольф Гитлер. Иосиф Сталин. Бенито Муссолини. Фидель Кастро. Саддам Хусейн. Александр Лукашенко. Уго Чавес. Владимир Путин. Интересно, хочет ли Владимир Зеленский оказаться в этом ряду?
Впрочем, это риторический вопрос. Даже если захочет — не сможет. Я сейчас перечислил людей, которые при установлении своей власти и усилении авторитарных тенденций пользовались безоговорочной народной поддержкой. Представление людей о справедливости, какими бы уродливыми они ни были, совпадали с представлениями Гитлера, Сталина, Путина.
Расширение пространства для немецкого народа – даже если оно противоречит законам самой Германии и международного права – это восстановление справедливости, уничтоженной Версальским договором. И так считал не один Гитлер, так думало большинство немцев. Аннексия Крыма, даже если она противоречит российской конституции и и международному праву – это восстановление справедливости, поруганной Хрущевым. И так думал не один Путин, думает большинство россиян. И какой Конституционный суд может этому сопротивляться?
А где такая поддержка у Зеленского сегодня? Если бывший телевизионный комик и вправду действительно хотел становиться диктатором, тогда ему это нужно было делать сразу после президентских и парламентских выборов 2019 года – в турборежиме. Усиливать свои полномочия, распускать Конституционный суд и другие потенциально независимые суды, арестовывать оппозиционных политиков и активистов, лишать имущества олигархов, полностью переформатировать систему власти под себя – именно саму систему, а не чиновников в системе.
Но ничего этого не было сделано и не могло быть сделано, потому что на это не хватило бы никаких средств и привело бы к разрыву с Западом. А устанавливать авторитарный режим сейчас, когда большинство населения страны настроено против Зеленского и его окружения – это бесполезное дело. Даже если предположить, что у президента все получится, Конституционный суд разгонят, а на место нынешних судей изберут других, более зависимых от связанных с Зеленским олигархических группировок, эти судьи станут независимы от президента и олигархических группировок уже через несколько месяцев, когда режим затрещит ро швам. А потом именно они одобрят импичмент Зеленского, и даже задержание гаранта – потому что будут куда более беспринципны и напуганы, чем нынешние судьи.
Поэтому я даже не хочу разбираться, что там в планах у тех, кто решил воспользоваться нынешней реакционностью и ангажированностью большинства Конституционного суда, чтобы обделать свои делишки. Потому что я совершенно убеждён в невозможности построения авторитарного здания на зыбких песках украинского хаоса.
