Почему присоединение Крыма вызвало такой бурный протест всех европейских государств? Система международного права выросла из европейского jus inter gentes, одним из основных принципов которого является запрет на территориальные приобретения в Европе. Этот негласный запрет сложился в конце эпохи Великих географических открытий как результат завоевания мира европейцами. Историк Камиль Галеев напоминает, почему в Европе нового времени почти никто не решался на аннексии территории.
Ни многолетняя поддержка разного рода сепаратистов на постсоветском пространстве, ни даже открытое вторжение в Грузию и провозглашение независимости Абхазии и Южной Осетии не вызвали сколько-нибудь действенного сопротивления со стороны международного сообщества. Так что реакция Запада на присоединение Крыма оказалась неожиданно резкой для многих россиян.
Пытаясь объяснить, почему в цепи событий последних лет только на эти действия Кремля (впервые!) был дан столь жесткий ответ, мы вступаем на скользкую почву. Дело в том, что присоединение Крыма, в действительности, является чрезвычайно серьезным нарушением международного консенсуса относительно принципов территориально целостности государств и права народов на самоопределение — куда более серьезным, чем поддержка непризнанных государств на Кавказе. В современном мире поддержка сепаратистов на территории соседнего государства рассматривается как куда менее тяжкое нарушение, чем формальная аннексия его территории.
Апологеты текущего внешнеполитического курса нередко ссылаются на то, что «Запад» и сам неоднократно нарушал принцип территориальной целостности, когда тот входил в противоречие с правом наций на самоопределение — взять хотя бы провозглашение независимости Косово. Однако эта аналогия попросту некорректна: зеркальной ситуацией было бы отторжение Косово от Сербии и присоединение его к Албании, чего, разумеется, не могло произойти.
Если бы Крым был провозглашен независимым государством, приличия были соблюдены, и он пополнил бы список непризнанных территорий, как Северный Кипр, Приднестровье или те же Абхазия с ЮО. Разумеется, он подвергся бы санкциям – как и все вышеперечисленные регионы, но страна-донор непосредственно не пострадала бы, т.к. с формальной точки зрения она лишь поддержала бы волеизъявление местного населения. Прямая же аннексия сопредельной территории подрывает основы европейского баланса сил и поэтому не может остаться без последствий.
Впрочем, то, что Запад отреагировал на ситуацию с Крымом так остро, связано еще с одним обстоятельством, о котором сегодня нельзя сказать прямо из-за требований политической корректности. Система международного права выросла из европейского jus inter gentes, одним из основных принципов которого является запрет на территориальные приобретения в Европе.
Этот негласный запрет сложился в конце эпохи Великих географических открытий как результат завоевания мира европейцами — когда весь остальной мир был объявлен их колониальной собственностью. Открывшаяся возможность решать свои внутренние проблемы за счет неевропейских государств привела к снижению напряженности межгосударственной борьбы на континенте — теперь ее можно было гуманизировать и ввести в легальные рамки.
Общеизвестно, что уже Тордесильясский договор, заключенный непосредственно после открытия Америки, предполагал, что все неевропейские страны являются законной добычей европейцев. Однако гораздо лучшей иллюстрацией европейского отношения к вопросам войны и мира, видимо, являются т. н. «линии дружбы», впервые учрежденные в результате мира в Като-Камбрези между Францией и Испанией.
Условия мирного договора предполагали, что военные действия между Францией и Испанией прекращаются лишь на территории Европы (если точнее — к востоку от Канарских островов и к северу от тропика Рака). Взаимные нападения, совершающиеся вне этого региона не могут стать поводом для объявления войны.
Впоследствии подобные соглашения неоднократно заключались и подтверждались, пока не были отменены или забыты в течение XVIII в. Однако даже будучи формально упразднены, эти правила, согласно которым не только неевропейские державы, но даже и колониальные владения европейцев считаются легальной добычей, по прежнему составляют имплицитную основу международного права.
Этот тезис нетрудно проверить экспериментально — достаточно вторгнуться в соседнюю европейскую страну. Вероятнее всего, что это повлечет за собой серьезные репутационные потери и — потенциально — объединение соседей против нарушителя.
Именно поэтому Пруссия, например, еще до мировых войн приобрела репутацию брутального агрессора, хотя ее завоевания были несопоставимы с приобретениями колониальных держав: последние расширялись за счет стран, не входивших в европейское сообщество. Любопытно также, что особенный ущерб репутации России в европейском общественном мнении был нанесен разделом Польши — европейского государства, в то время как экспансия в Азии или на Кавказе не вызывала никакого морального осуждения.
Однако интереснее всего рассмотреть историю не периферийных держав вроде России или донаполеоновской Пруссии, а признанного мирового гегемона — чем для него оборачивается открытое нарушение означенных принципов.
К концу Тридцатилетней войны Франция была сильнейшей державой в Европе – каждый пятый европеец был подданным французского короля. Неудивительно, что после достижения военного господства на континенте, Людовик XIV решил приступить к пересмотру границ государства. Целый штат юристов, заседавший в специально созданной «Палате воссоединения» (Chambre du Reunion), занимался обоснованием территориальных претензий Франции к соседям. Юристы находили в архивах или фабриковали документы, подтверждавшие права Людовика на сопредельные территории.
Хотя многие из претензий (в частности, на Испанские Нидерланды) выглядели достаточно веско, эта кипучая деятельность не привела к ожидаемому результату — французские аннексии не получили международного признания. Мало того, все закончилось дипломатической изоляцией и возникновением т.н. Великого альянса (Grande Alliance), направленного против французского короля, в результате чего Франция вынуждена была оставить большую часть ранее завоеванных территорий.
Можно ли считать, что европейцы объединились против Франции, т.к. были возмущены французской экспансией как таковой? Это крайне сомнительно – колонизация Квебека или Пондишери, с конфискацией территории у индейцев или тамилов, никогда не вызывала сопоставимой реакции. Любые открытые захваты на европейском континенте – крайне рискованное дело. Именно поэтому Бисмарк, никогда не пользовавшийся репутацией «голубя», выступал категорически против аннексии Эльзаса и Лотарингии после победы во Франко-Прусской войне. Он предполагал, что объединенная Германия не только безнадежно испортит этим свою репутацию в Европе, но и получит себе в лице побежденной Франции врага навсегда. Последующие события только подтвердили его правоту.
