Встречаю как-то в театре Сатиры добрейшего Михаила Державина, и он вдруг говорит:
— Знаешь, Витя, а я ведь вступил в «Единую Россию».
— Как же это вы, — говорю, — Михал Михалыч, не убереглись?
— Да вот, позвонили, сказали: давай вступай, — ответил Державин. — А я
всегда вступаю в партию. Такая судьба. Я и в КПСС вступил. Вызывает меня
Плучек и говорит: Миша, надо вступать. Я говорю: почему я? Почему не
Шура, не Андрей? Плучек говорит: они евреи, а пришла разнарядка на
русского. Я говорю: тогда Папанов. Плучек замахал руками: предлагал,
говорит! Папанов сказал: мне в партию нельзя, я напьюсь и потеряю
партбилет!
Жалко Державина. Хороший человек, но непьющий.
********
Читайте также:
********
В глубоко семидесятые годы Таня П. работала режиссером на ленинградском
телевидении. Ее начальник, выпускник тамошнего культпросветучилища,
партийный, разумеется, на всю голову, был человеком необычайной широты —
и однажды, в ответ на Танину просьбу о прибавке жалованья (а пахала она
сверх всяких профсоюзных норм) ответил так: — Ты хоть понимаешь, что ты
единственная еврейка на всем ленинградском телевидении? Ты не денег
должна просить, а каждый день, когда приходишь на работу, стучать ко мне
в кабинет, заглядывать и говорить «спасибо».
Не в силах выразить руководству своей благодарности за все, Таня эмигрировала в Израиль.
Прошло пятнадцать лет. Таня продолжала работать по специальности —
телевизионным режиссером, на местном канале. Начальствовал там
марокканец, бывший торговец фалафелем. Когда его руководство достало
Таню по самое не могу и она попыталась встать поперек, марокканец
сказал:
— Эй! Ты хоть понимаешь, что ты единственная русская на
израильском телевидении? — И далее по тексту: про стук в дверь и
ежедневное «спасибо». Таня утверждает, что почти дословно, хотя и на
иврите.
Я думаю, их всех готовят в каком-то едином марсианском центре. У вас есть другие версии?
************
************
Александр Кабаков рассказывал мне: в его подъезде жила-была
старушенция, зюгановская активистка. Банду Ельцина под суд и всякое
такое. И вот за пару недель до выборов 96-го года видит Саша дивную
картину: идет эта старушенция, а за нею — мужик, груженный до ушей
коробками с импортной техникой: самсунги-филипсы… печка-гриль,
телевизор…
Любознательный Кабаков поинтересовался у коммунистической
активистки: с чего это вдруг ее пробило на оптовые закупки
империалистической техники?
— Так наши ж придут, ничего ж не будет! — охотно ответила сторонница Зюганова.
********
А эту сценку я наблюдал через год после тех президентских выборов. За
соседним столиком тяжело напивались люди, будто вышедшие живьем из
анекдота про новых русских: бычьи шеи, золотые цепи… Они приехали в
Москву из Вологды — «решать вопросы». Вопросы решались тяжело; опознав,
братки призвали меня к ответу за всё и велели сказать, когда в России
закончится бардак и прекратится коррупция.
Тут меня одолело любопытство.
— Простите, — спросил я, — а вы за кого голосовали?
Выяснилось: двое из пяти «быков» голосовали за Ельцина, двое за
Жириновского, а один — вообще за Зюганова. И, проголосовавши таким
образом, они с чистой совестью напивались в ожидании, когда прекратятся
бардак и коррупция.
Объект надежды
А мой приятель и коллега
Михаил Шевелев, отголосовав тем летом, направился за социологическим
прогнозом в родные гаражи. Владельцы «Жигулей» и «Фольксвагенов»,
хозяева новых БМВ и водилы старых ЗИЛов — вся Россия в одной кубатуре…
В гараже было уже накрыто, нарезано на капоте, «нолито» и даже частично
выпито; разговор о минувшем волеизъявлении велся на соответствующих
градусах. Над капотами летали обрывки русской социологии: «а ты за
кого?», «ну и козел», «а твой не козел?». Михаил включился в процесс
обсуждения и стал догонять.
Через какое-то время живых в гараже
почти не осталось (праздник есть праздник). Электорат почти в полном
составе отдыхал вдоль стен, пережидая победу демократии. Над стаканами,
последними из могикан, сидели двое — водитель КамАЗа и мой друг Шевелев,
уже почти догнавший.
Судьбы России были теперь в их руках.
—
Нет, — мрачно сказал вдруг водила, продолжая разговор, долгое время
шедший в нем самом, — надо было вам их вешать, в девяносто первом!
— Кого? — уточнил мой друг Шевелев.
— Коммунистов, — прямо ответил человек.
Михаил немного задумался, связывая местоимения, а потом уточнил снова:
мол, вешать не вешать — открытый вопрос, но почему — «вам»? Кому «вам»?
Работяга немного засмущался.
— Миш, — сказал он наконец. — Ты же знаешь: я не по этой части… Но ведь ты же — еврей?
— Ну, — согласился мой друг Шевелев. — Еврей! Но почему — нам их вешать? Почему не вам ?
Водилу этот вопрос озадачил. Он огляделся. Электорат тихой биомассой по-прежнему лежал вдоль стен.
— Посмотри, — сказал водитель КамАЗа. — Ну? Можно иметь дело с этим народом?
И, помолчав, добавил твердо и печально:
— На нас надежды нет!
*******
Программа-антиутопия, снятая зимой 1996-го, называлась «Воспоминание о
будущем». Действие ее происходило в России, в двухтысячном году, через
четыре года после победы Зюганова: Прибалтика, разумеется, снова
оккупирована, в продуктовом магазине — шаром покати, изо всех
репродукторов — один и тот же Кобзон с песней «И Ленин такой молодой»… А
резиновый Егор с резиновым Григорием трудятся на лесоповале
(объединились наконец) и вспоминают коллег-демократов.
И была в их диалоге такая опасная шутка, что, мол, Боровой с Новодворской бежали, переодевшись в женское платье…
Через неделю у меня в квартире раздался звонок.
— Господин Шендерович? — осведомился неподражаемый голос. — Это Новодворская.
Я похолодел, потому что сразу понял, о чем пойдет речь.
— Виктор, — торжественно произнесла Валерия Ильинична. — В своей программе вы нанесли мне страшное оскорбление…
Возразить было нечего — «Куклы» делались, что называется, «с колес», и
зачастую я успевал написать программу, но не успевал ее прочитать… Я
начал извиняться; наизвинявшись, сказал, что готов немедленно сделать
это публично, письменно, там, где скажет Валерия Ильинична…
Терпеливо выслушав весь этот щенячий лепет, Новодворская докончила свою мысль.
— Виктор, — сказала она, — неужели вы не знаете, что в уставе нашей партии записан категорический отказ от эмиграции?
