Он сидел в глубине клетки. Почти сливался блёклой шерстью с непонятного цвета подстилкой. Будто врос в неё. Приклеился. Смирился. И с каждым новым днем, с каждой одинокой ночью все больше походил на неживую линялую тряпку. Он совсем не помнил, когда потерял надежду. В том году? В этом? А, может быть, это случилось гораздо раньше?
Тогда, когда любимые некогда руки совсем неласково вытряхнули его из переноски прямо на мокрый от дождя тротуар и поставили рядом, в большом шелестящем пакете, весь его нехитрый скарб: серый лоток, коричневую, раскрашенную зелёными листьями подстилку и открытый пакет корма, на дне которого еще оставалось несколько жалких сухариков-комочков?..
Тогда он еще не понимал, что это конец.
Не верил.
Бросился вслед отъезжающей машине, чудом не попав под колеса.
Отскочил.
Метнулся вновь.
Остановился.
И, низко опустив морду, побрел к единственному островку прежней жизни, сиротливо стоящему на мокром от дождя тротуаре.
Переезд. Новый дом. Ремонт. Мебель… Просторные светлые комнаты – он так часто в последнее время слышал всё это от своих людей. Тихонечко садился рядом, наблюдая, с какой радостью они обсуждают свалившееся вдруг на них счастье наследства. С каким энтузиазмом спорят о цвете обоев, о расстановке мебели о… да много, о чём ещё.
Вот только почему-то именно в тот момент, свернувшись клубком на тротуаре, прижавшись дрожащим боком к колышущемуся на ветру пакету, он вдруг отчетливо понял: в этих спорах, планах, мечтах ни разу не промелькнуло его имя. Не прозвучал вопрос, куда встанет любимый серый лоток, не было ни слова о том, на каком подоконнике разместится привычная, похожая на вырезанный кусок ковра, лежанка… Он будто не желал замечать странных задумчивых взглядов, холодного отчуждения, что сквозняком пробегало по блестящей шерсти, недомолвок. Ненужности.
Осознание пришло резко. С колючим ветром, чужими запахами, режущим слух визгом колес.С прощальным взглядом, который они бросили на него, торопясь закрыть двери машины. Не нужен. Он оказался не нужен. Старый кот в новой квартире. Зачем? Шерсть на новых диванах, царапины на обоях… Он бы не посмел! Не испортил! Только бы рядом. В углу. На полу в коридоре…Только бы с ними. Но его люди решили по-другому.
Сколько он тогда просидел так? День, два? Вечность? Хотелось умереть. Но вместо смерти он оказался здесь. Люди, подобравшие брошенного у дороги кота, тоже почти стёрлись из памяти. Как покрылись налетом усталости их слова о несправедливости, жестокости и втором шансе. О малодушии — ровными строчками отражённом в приколотой к пакету записке, в которой переезд в новую квартиру совсем не оставлял шанса старому коту… Какой может быть второй шанс у такого, как он? Разве бывают вторые шансы у ненужных?
Он давно смирился с клеткой. Научился быть незаметным. Существовать по кругу. Перестал считать сменяющих друг друга хвостатых соседей и почти не вслушивался в ласковые слова уносящих их куда-то людей. Зачем? Зачем тратить силы и совать лапы сквозь прутья, пытаясь что-то кому-то доказать? Зачем мурчать и с надеждой заглядывать в приоткрытый проём двери? Зачем верить лживым словам о том, что за ним вернутся? Что всё еще будет хорошо? Лучше вот так – свернуться клубком и дремать. Ждать конца. Потому что ничего другого он не достоин.
Когда напротив его клетки остановилась молодая пара с курносым вертлявым мальчишкой, он не пошевелился. Лишь чуть приоткрыл глаза, с непониманием уставившись на протянутую к нему мужскую ладонь. Когда его, несопротивляющегося, достали из клетки — лишь хрипло мяукнул. А когда почти затуманившегося сознания коснулся шёпот, что он едет домой, – не поверил.
И только спустя несколько дней, осторожно выйдя из-под кровати в увешанной детскими рисунками небольшой комнате, впервые почувствовал, что он всё еще жив.
У него действительно новая семья. Новый дом. И смешное, совершенно не подходящее взрослому коту имя - Котя. Хотя, надо признаться, что Котей его звал только маленький хозяин. А вот взрослые люди, что все эти дни упорно заталкивали под кровать наполненные кормом миски и, тихонько переговариваясь, уловками приучали его к своим рукам, звали его иначе —Мурзик. Для них он был Мурзик. Мурз. Мурзилка. Но иногда все-таки — Котя. Он долго не мог поверить в своё счастье — в пресловутый второй шанс. Прятался от протянутых детских ладоней, топорщил усы, крадучись подходил к уснувшим людям и смотрел.
Чувствовал. Вспоминал. Сравнивал...
И с каждой минутой всё больше убеждался, что эти люди — другие. Совсем не похожие на тех, что почти стёрлись из памяти. Скрылись, отгороженные дверями отъезжающей машины. И всё никак не мог понять, почему новые хозяева среди сотни других выбрали его. Никчёмного, ненужного…
Но время лечит. И он справился. Поверил заново. Полюбил. Открылся навстречу ласковым ладоням, засверкал зелёными глазищами и распушил серую спутанную шубку, превращаясь из унылого, слившегося с клеткой существа, в залюбленного холёного кота. В Мурзика. В Котю. И почти забыл прошлое. И научился заново мурчать и … Переезд.
Слово из прошлой жизни больно кольнуло сердце.
Вздыбило иголками серую шерсть.
Стёрло яркие краски и кот оцепенел.
Застыл. Замер неживой статуей.
А потом, бросив взгляд на разговаривающих посреди коробок, уже почти не его людей, забился в самый дальний угол и приготовился уснуть. Здесь. Сейчас. В доме, который он по глупости посчитал своим. Среди людей, которым он так опрометчиво снова поверил. А люди... Уже почти не его люди радовались. Так же, как радовались те, другие…
— Ура! Мы переезжаем! – Наташка кружилась по небольшой комнате, обхватив руками яркую декоративную подушку и, не переставая, улыбалась, — Три комнаты! Кухня! Окна в пол! Никаких больше драк за телевизор! Сиреневые обои, коврики пушистые! Игровой комплекс для хвостатого! Серёжка! Тимка! Мы переезжаем!!
— Переезжаем-переезжаем, угомонись уже, — Сережа, Наташин муж, поймал кружащуюся по комнате девушку и, ласково поцеловав в щеку, всё-таки не удержался и сам рассмеялся.
Радость бежала по венам шальными пузырьками – шутка ли, трёхкомнатная квартира против восемнадцати метров общежития. Сбывшаяся мечта, к которой молодая семья шла последние несколько лет. Кропотливая работа, бережливо отложенная на первоначальный взнос каждая свободная копеечка.
Усталость, недосыпание. Но всё равно, упорные шаги навстречу своему. Упавшее вчера в почтовый ящик письмо, в котором застройщик сообщал о готовности приобретенной семьей Михайловых новостройки, за день успело истрепаться, словно прошло не через две пары рук, а минимум через две сотни. И наполненный счастливой новостью воздух набившей оскомину восемнадцатиметровой комнаты, казалось, по-настоящему искрился от радости предвкушения.
— Так, Тимка! Начинай собирать игрушки. Серёжа, надо подумать, где взять пакеты и во что упаковать горшки с цветами! Мурзик… А где Мурзик? — Наташа окинула взглядом небольшое пространство комнаты, но, не найдя взглядом кота, вдруг растерялась, — Мурзик? Мурз?
— Котя? — взволнованный детский голос присоединился к напряженному женскому.
И, спустя минуту, всё семейство будущих новосёлов уже рассыпалось по небольшой комнате, с волнением заглядывая под кровать, открывая дверки шкафов и настойчиво проверяя все возможные углы, в которые мог переместиться пушистый серый кот, принесенный два года назад главой семейства из районного приюта.
Когда быстрые поиски не увенчались успехом, Сережа насторожился. Когда и более тщательные не привели к результату – заплакал маленький Тимка, а переставшая улыбаться Наташа нахмурилась. А уж когда и к вечеру серый хвостатый хранитель молодой семьи не вышел на привычное, облюбованное на подоконнике, место, всё семейство Михайловых не на шутку испугалось.
И только когда вечерние сумерки окончательно приглушили все краски, а Наташа, свернувшись калачиком вокруг заплаканного Тимки, уснула беспокойным сном, Сергей вдруг вспомнил...
Вернулся мыслями назад — в бесцветную клетку приюта. Прошёлся взглядом по протянутой, зачем-то сохранённой сотрудниками приюта бездушной записке, над которой плакала Наташа, глядя на слившегося с подстилкой блёклого неприметного кота. Вздохнул тяжело и … заговорил.
— Мурзик, – голос мужчины всколыхнул погружённую в сон комнату, — я знаю, что ты меня слышишь. Ты слушай Мурз, слушай. Слушай и вспоминай... Недохозяев своих бывших вспоминай. Клетку. Одиночество. Ты ведь об этом сейчас думаешь, о прошлом?
Мужчина хмыкнул, мысленно посмеялся над собой, что разговаривает с котом, но, тем не менее, продолжил:
— Люди разные, Мурзик. Есть такие как те — прежние. Есть, чего уж греха таить. Но есть и другие. Мы — другие, Мурзик. И мы никуда без тебя не поедем. Потому что не сможем. Тимка не сможет. Ты подумал о Тимке? Он уже с мамой сто раз успел поругаться, куда поставить купленный тебе игровой комплекс. И с кем в комнате ты будешь спать. Хотя, откуда тебе знать, правда? Ты же не стал смотреть, что лежит в коробках, которые принесли с утра. И совсем не слушал эти военные баталии за место рядом с серым котом.
— Я не смогу, — вдруг присоединилась к Сергею открывшая глаза жена и, улыбнувшись сидящему на полу посреди комнаты мужу, продолжила, — Правда не смогу, Мурзилка. Без твоих прыжков, игр, тарахтения. Без горящих глаз, на пороге встречающих, без пушистого хвоста, чей кончик всё время норовит залезть в мою кружку с чаем. И даже без царапин, что отметинами на руках горят.
— А кто будет щекотать мне усами руки? Ворчливо бодать головой, когда прихожу с работы позднее, чем обычно? Кто будет украдкой таскать со стола кусочки колбасы, когда я отвернусь? – Сергей рассмеялся, — в конце концов, кто будет греть нас, когда нерадивый ЖЭК в очередной раз отключит отопление, и у замёрзшего Тимки совсем заледенеет кончик носа, который он так любит прятать в твоем пушистом тёплом боку? Мы переезжаем, Мурз. Мы. Услышь нас, пожалуйста. Утром приедет машина, надо грузить вещи. И я уже достал твою нелюбимую переноску, но Тимка настоял, что повезет тебя на руках. И я согласился. А согласишься ли ты, Мурзик?..
*****
«Переезжают! Они переезжают, Мурзик…» — чёрно-белая худенькая кошка изо всех сил прижалась дрожащим боком к большому серому коту и зажмурилась. Она появилась в их просторной трёхкомнатной квартире совсем недавно. Одновременно с малышкой, Тимкиной сестрёнкой Сонечкой, которую хозяева однажды положили на кровать и, развязав большой красный бант, сказали Мурзику, что в их маленькой семье пополнение.
Хозяин тогда долго делился с Мурзиком своим счастьем, привычно зарываясь руками в серую пушистую шерсть, и серьезно, по-мужски просил не обижать его девчонок. Чёрно-белая Нюша тоже была его. Вернее их. Они забрали её из приюта по пути из роддома домой. Брошенную людьми при переезде смешную кошку, которая почти неделю сидела под кроватью в Тимкиной комнате и забавно топорщила усы на все попытки Мурзика подружиться.
Но время лечит. Сглаживает колючки прошлых предательств и в один самый обычный день настороженная Нюша оттаяла. Поверила и даже повадилась спать, прижавшись боком к привычно устроившемуся на Тимкиной кровати Мурзику, во сне пихая его постоянно куда-то бегущими лапами.
И вот сегодня его хвостатая подруга, его усатая Нюша боялась.
Жалась к нему изо всех сил, жалобно мяукала и непонимающим, наполненным отчаяньем, взглядом смотрела на невозмутимого, подобного скале Мурза.
А всё этот самый переезд. Самый обычный переезд в новый дом.
В котором, со слов хозяина, два этажа, целых три спальни, камин и даже большой зелёный сад. И, конечно же, совершенно точно, по мнению Нюши, ни одного маленького уголочка для дрожащей чёрно-белой кошки, уже вовсю приготовившейся вернуться в унылые стены приюта и латать свое сердечко от очередного предательства.
«Глупая. Какая же она глупая» — хмыкнул про себя Мурзик и, покрепче прижав лапой дрожащую Нюшу к своему пушистому боку, весело сверкнул зелёными глазищами, уже представляя, как будет с восхищением наблюдать за грациозной подругой, лениво растянувшейся возле горящего камина рядом с забавной улыбающейся малышкой Сонечкой.
Но говорить, конечно же, ничего не стал. Зачем? Ведь совсем скоро, кажется, уже завтра, Нюша всё поймет сама. Поймет так же, как однажды понял он, выбравшись из тёмного угла маленькой восемнадцатиметровой комнаты к улыбающимся в темноте «другим» людям. Его единственным, любимым людям. Его настоящим хозяевам.
Автор ОЛЬГА СУСЛИНА
