Когда в юности слышишь конструкцию "в n лет жизнь только начинается", то обычно воспринимаешь ее как успокаивающую мантру:" Дескать, не переживай, рухлядь, время еще осталось"
И очень часто это, конечно, мантра и есть.
Но жизнь действительно начинается не сразу. Только с возрастом и опытом ты отваживаешься не общаться с людьми, которые тебе не интересны, не смотреть фильмы, которые тебе не понравятся, бросать скучные книжки, ну и вообще — вести себя так, как считаешь нужным, и говорить то, что считаешь нужным, не особенно переживая, что о тебе подумают.
Стремление принадлежности к группе в юности настолько сильное, а себя ты понимаешь настолько плохо, что ты легко принимаешь ценности близкой тебе группы за свои и пытаешься жить ими. Плачешь, колешься, но пытаешься.
Ну и, конечно, от идеи, что окружающий мир постоянно оценивает трудно избавиться. Переход от геоцентрической системы мира к гелиоцентрической случается не сразу и с рыданиями.
Но с возрастом ценность этих ценностей и ценность принадлежности к чему-то понемногу уходит плюс встроенный булшит-детектор начинает работать чуть лучше. И начинаешь позволять себе все больше и больше. И потихонечку, как колумб, открываешь себя.
Как и в случае с колумбом, есть шанс искать Азию, а открыть Америку или Воронеж, тут уж кому как повезло.
Но даже в Воронеже по-своему здорово.
Перестаешь бояться одиночества и даже находишь в нем удовольствие. И строчки Хайяма "уже лучше будь один, чем вместе с кем попало" перестают казаться описанием маленького подвига. Наоборот — понятно, что это путь наименьшего сопротивления.
Начинаешь говорить людям, которые тебе нравятся, что они тебе нравятся — потому что ценность фидбека для тебя сильно снижена, ты его не сильно ждешь и не боишься его услышать. А время, на самом деле, уходит, и ты понимаешь, что если не прямо сейчас сказать людям, которых ты любишь, о любви, то этого прямо сейчас больше никогда не будет, и каждое твое молчание это упущенный шанс.
Перестаешь давать еще один шанс условному Майклу Бэю или столь же условному фон Триеру.
Ну, хорошо, с книжками даже мне предстоит поработать, но я их уже бросаю - просто все еще испытываю чувство вины.
Последний рухнувший оплот, который я за собой заметил, был довольно забавный: я заметил, что у коллеги на ногах разные носки.
— Коллега, — сказал я. — извините, что врываюсь в вашу интимную область, но у вас, кажется, носки разного цвета.
— Да, — сказал коллега. — именно так и есть.
— Но, — сказал я.
И вдруг понял, что одинаковые носки это история про "надень шапку немедленно, стыдно ведь, что люди подумают". а люди не особенно обо мне думают. А если думают, то быстро обо мне забывают. И разные носки это просто еще одна степень внутренней свободы, которой у меня нет.
Самое смешное про шапку, что в детстве и юности я поворачивал за угол и срывал ее с головы, потому что мне казалось, что свобода в этом.
Но, на самом деле, свобода в том, чтобы надевать шапку, когда тебе холодно, а когда не холодно — не надевать.
Так за несколько десятилетий хождения по кругу я, наконец, снова пришел в ту точку, в которой бабушка была бы счастлива и спокойна.
Короче, человек это как пирог в духовке. И жизнь пирога начинается только, когда его вытаскивают из печи.
И вот этот пирог сидит в шапке и в разных носках. Вокруг него валяются недочитанные книжки. Людей вокруг нет — одним он слишком часто говорил о любви, а другим — что ему плевать на их мнение. А иногда он их путал.
Пирог хотел быть свободен и счастлив, но выбрать можно что-то одно.
Хорошо, что в соседней комнате есть какие-то люди. С ними все будет по-другому, думает пирог. Если что, про einsturzende neubauten навру, бог с ним.
— Тебе с яблоками? — говорит мужчина.
— Да, — говорит женщина.
Какие у них приятные голоса, думает пирог. Сразу видно, интеллигентные люди, наверняка бросили много книг. Думаю, мы подружимся.
Автор: Владимир Гуриев
