В ночь с 20 на 21 августа 1968 года началась операция «Дунай» — вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию. Пражская весна завершилась поздним летом. Советский Союз с этого момента вошел в ледниковый период — долгую политическую зиму, символом которой стал процесс над семью участниками демонстрации на Красной площади 25 августа 1968 года, выступавшими против вторжения.
Несмотря на видимую эффективность подавления демократической фронды в одной из ключевых стран внутри зоны влияния СССР и поучительную жесткость устранения, казалось бы, крошечной внутренней «пятой колонны», события августа-1968 стали началом конца Советской империи.
Сила и решительность, продемонстрированные в одном случае Политбюро и военной машиной СССР, а в другом – судебным механизмом, полностью подчиненным решению политических задач, оказались проявлением страха и слабости.
Том Стоппард устами персонажа пьесы «Рок-н-ролл» объяснил психологическую подоплеку вторжения: «… просто наши соседи (то есть – СССР – А.К.) волнуются, как бы их собственные рабы не взбунтовались, если увидят, что нам все сошло с рук». И тем страшнее для советской власти было появление на Красной площади людей, которые не побоялись показать, что не все думают так, как молчаливое большинство. Мало того, не все готовы ограничиться, как это явление определял Александр Галич, «молчаливым резистансом». Есть люди, которые могут подавать голос и ценой собственной свободы (в уголовно-правовом смысле) оставаться свободными в несвободной стране.
Известную теорию Альберта Хиршмана, которая касается прежде всего поведения фирм и потребителей – «Голос-Выход-Лояльность» — совершенно справедливо применяют к политической реальности. Когда человек чем-то недоволен, у него есть несколько вариантов поведения: просто самоустраниться, предпочесть другой «товар», уйти во внутреннюю или внешнюю эмиграцию; проявить (имитировать) лояльность, принять правила и играть по ним; подать свой голос против.
Разумеется, большинство предпочитает вторую опцию – лояльность. Галич ее описывал так: «Сколько раз мы молчали по-разному, но не против, конечно, а за». О невозможности молчания как результата процессов в обществе, которые начались с демонстрации на Пушкинской площади в декабре 1965 года с требованиями гласности суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем говорила и знаменитый адвокат диссидентов Дина Каминская. (Это ее адвокатской практике посвятил свои стихи Давид Самойлов: «Вся наша жизнь — самосожженье, / Но сладко медленное тленье / И страшен жертвенный огонь...»).
Произошло самое страшное для власти, о чем писал Анатолий Якобсон: «После суда над Синявским и Даниэлем, с 1966 года, ни один акт произвола и насилия властей не прошел без публичного протеста, без отповеди. Это – драгоценная традиция, начало самоосвобождения людей от унизительного страха, от причастности к злу».
Этих людей было очень мало, но именно они меняли массовое сознание – от брошенных ими камешков сопротивления пошли гигантские круги по воде.
Лучше всех о мотивах «подачи голоса» сказала в последнем слове на суде над теми, кто вышел 25 августа на площадь Лариса Богораз. Эти слова известны, но они многое, если не все, объясняют и в поведении тех, кто и сегодня не молчит (а поводов для этого все больше): «Я оказалась перед выбором: протестовать или промолчать. Для меня промолчать — значило присоединиться к одобрению действий, которых я не одобряю. Промолчать — значило для меня солгать… Для меня мало было знать, что нет моего голоса «за», — для меня было важно, что не будет моего голоса «против»».
Это ответ на знаменитый галичевский вопрос, который стал пророческим, потому что строки Галича о декабристах были написаны за день до демонстрации: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?»
Лариса Богораз, Татьяна Баева, Наталья Горбаневская, Константин Бабицкий, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов, Виктор Файнберг после того, как в 1966-м была расширена «правовая» база для подавления инакомыслия – 70-я статья, карающая за антисоветскую агитацию и пропаганду, была дополнена ст. ст. 190-1, 190-2, 190-3, квалифицировавшими любой протест как распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй – знали, на что шли. Шли в тюрьму или в психушку.
Сегодняшний протест, например, «марш матерей» не столь опасен, хотя и не всегда известно, где правоприменитель обнаружит пересечение «двойной сплошной». Но мотивы тех, кто выходит на площадь, и тех, кто стоит по ту сторону баррикад, — те же самые, что и 50 лет назад. Одни не могут молчать, другие – защищая то, что можно назвать семантически широким словом «мундир», расширительно толкуют закон.
Во время процесса над вышедшими на площадь в августе 1968-го адвокат Софья Каллистратова суду объясняла суть советского права, ту суть, которое это самое право готово было лишь имитировать: «Пока закон не предусматривает уголовной ответственности за взгляды, убеждения, идеи, независимо от того, каковы они, до тех пор сам факт развертывания плакатов не может считаться преступлением. Ведь это будет расширительным толкованием законов». Ее коллега Каминская добавляла: в действиях протестовавших отсутствовал важный элемент состава преступления, предусмотренного 190-й статьей – «заведомая ложность». Ее не было, потому что вышедшие на площадь были убеждены в своей правоте.
Сколько еще таких перекличек с нашим временем… Даже место действия то же. «Страстная, насмотрись на демонстрантов… А тот, в плаще, в цепях, склонивши кудри, неужто всё про свой «жестокий век»?», — писала Наталья Горбаневская. И формулы судейско-полицейские воспроизводятся едва ли не буквально – преемственность существует не только в демократическом движении: «… часть Красной площади между улицей Куйбышева и Спасской башней Кремля (у Лобного места) является проезжей частью (для черных «Волг» и «Чаек». – А.К.) и скопление людей на этой проезжей части создает повышенную опасность для движения транспорта».
«Движение транспорта» с давних пор – псевдоним безопасности власти. Вот уж действительно – настоящий «эффект колеи» в реакции властей на «скопление людей».
После 1968-го казалось, что в обществе наступила гробовая тишина, «скоплений людей» больше нет, если кто и подает Голос, то он почти не слышен. Кого-то сажали, уже не считаясь с формальностями: отличалась, например, судья Валентина Лубенцова, начавшая с дела о демонстрации на Красной площади, а потом неистово профанировавшая Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР прямо в зале суда, как, например, в процессе над физиком, сооснователем Московской хельсинской группы Юрием Орловым. Кого-то вынуждали эмигрировать, как Людмилу Алексееву. Едва не посадили адвоката Каллистратову, подтолкнули к эмиграции адвоката Каминскую, лишили адвокатского статуса и выперли из партии Бориса Золотухина. «Политические» в массовых масштабах сидели или находились в ссылке во всех мыслимых географических точках СССР.
Но подземный пожар того, что сегодня назвали бы «общественным мнением» уже полыхал и лишь ждал повода для того, чтобы вырваться наружу.
Спустя полвека после августа 1968-го «Адвокатский вальс» Юлия Кима звучит как отчет из сегодняшних соцсетей: «Судье заодно с прокурором / Плевать на детальный разбор, / Им лишь бы прикрыть разговором / Готовый уже приговор. / Скорей всего, надобно просто / Просить представительный суд / Дать меньше по 190-й, / Чем то, что, конечно, дадут». Однако в повторяемости истории – ее же и урок. Расширение уголовных репрессий и подавление общественной активности, нарочитая глухота по отношению к общественному мнению, пренебрежение духом и буквой права – это слабость, не сила. Страх потерять контроль, а не бесшабашная уверенность в себе.
Общество постепенно перестает молчать – как и пять десятков лет тому назад. И из конгломерата обывателей превращается в общество граждан. Даже если под давлением «общественности» власть или принципиально не делает ничего или представляет свои уступки как «ходатайство следователей в прокуратуру», картинка уже не кажется такой монохромной. Пропорция «Голоса-Выхода-Лояльности», сильно накренившаяся в сторону Лояльности после 2012 года, медленно сдвигается в сторону Голоса.
Как там у Кима: «Ой, правое русское слово, / Луч света в кромешной ночи! / И все будет вечно хреново... / И все же ты вечно звучи!»
Репутацию страны в августе 1968-го спасли те, кто вышли на площадь. Герои российской истории – все они, от Ларисы Богораз до Виктора Файнберга, а не государственные деятели и военачальники, вводившие танки. История нашей страны – это не история начальников и военных, а история людей. История граждан, способных испытывать стыд за свое государство, но гордиться своей страной.
Андрей Колесников
