В великолепной книге Кирилла Хенкина «Охотник вверх ногами» (первое издание – 1980 года) совершенно неожиданными для меня оказались в первую очередь две вещи.
Во-первых, объяснение самоубийства Марины Цветаевой, которое до тех пор нигде не встречал. Она повесилась в Елабуге не столько из-за отчаянной бытовой ситуации, сколько из-за прямой неловкой попытки завербовать ее в стукачи. О деятельности своего мужа Сергея Эфрона в качестве советского агента в Париже она не могла не знать, но и это оказалось чересчур.
Во-вторых, объяснение причин возникновения так называемой «еврейской эмиграции» из СССР. Она была придумана КГБ для того, чтобы создать за границей удобную для деятельности советской разведки среду. И получить сотни тысяч потенциальных агентов.
Хенкин знал, о чем писал. Он сам был сотрудников НКВД с конца 1930-х годов, с испанской войны, куда он, сын русских эмигрантов, попал с помощью Сергея Эфрона. Тогда ему было едва за двадцать. Потом, в 1940-е годы, он едва не стал советским-разведчиком нелегалом, пройдя соответствующее обучение, много лет работал во французской редакции Московского радио, в начале 1970-х годов стал открытым диссидентом и в 1973 году уехал в Израиль. Книга эта – про старого друга Хенкина, разоблаченного в США советского разведчика Вилли Фишера («полковника Рудольфа Абеля») и вообще про советскую разведку.
Об обстоятельствах самоубийства Цветаевой в 1941 году Хенкин узнал от собственного начальника, контрразведчика Михаила Маклярского: «Рассказывая мне об этом, Миша Маклярский честил хама чекиста из Елабуги, не сумевшего деликатно подойти, изящно завербовать, и следил зорко за моей реакцией…»
О том, почему и зачем в СССР была устроена «еврейская эмиграция» Хенкин догадался сам, при его эмигрантском и энкавэдэшном опыте это было не трудно.
Странно, что мне это очевидное объяснение не пришло в голову еще в 1980-е годы, когда сам боролся за выезд из СССР с советской властью в лице ОВИР (отдел виз и регистраций МВД), ведавшим выпуском советских людей за рубеж. Хотя, то, что это была не столько борьба, сколько игра в «поддавки», смутно ощущалось уже тогда.
Когда я в 1981 году первый раз достал из почтового ящика красивый конверт с приглашением в Израиль от фальшивой тети, одновременно с радостью внутри шевельнулось невнятное недоумение. Оформилось оно уже позже
Во-первых, было непонятно, почему такие письма вообще доходят, если они не нравятся советской власти. И это при том, что вся корреспонденция с заграницей тотально контролируется и перлюстрируется. Значит – считают нужным именно эти письма пропускать.
Во-вторых, для КГБ выяснить, что никаких родственников у меня в Израиле нет, и вызов фальшивый – проще простого. Значит эти подложные документы их устраивали.
И в-третьих, непонятно, почему, собственно, только люди, у которых в паспортах в графе «национальность» записано «еврей», получили право на такую фантастическую привилегию. Для обычного советского человека с другой записью в паспорте даже просто заявить публично, что он хочет навсегда уехать из СССР, потому что ему здесь не нравится – это статья. Возможно — лагерь. И уж в любом случае слом карьеры и всякие другие неприятности.
А тут не только можно заявить открыто, что смертельно соскучился по неизвестной тебе тете и поэтому хочешь покинуть советскую родину, но и есть шанс действительно уехать. А люди из ОВИРА (то есть, КГБ) делают вид, что в тетю они верят и всерьез рассматривают прошение на выезд. Документальных подтверждений родства не требуют. А если и отказывают, то только потому, что «считают нецелесообразным» (была такая универсальная формулировка), а не из-за фальшивых документов.
Объяснить эту фантастическую для советских реалий ситуацию можно только одним – ГБ понадобилось создать за границей эмигрантскую среду подходящую для оперативной работы. В 1920-1950-е годы такая среда была – двухмиллионная русская эмиграция рассыпавшаяся по всей Европе (и не только), которую НКВД крайне интенсивно использовал.
Хенкин пишет: «Нельзя понять старую русскую эмиграцию, сбрасывая со счетов ее пронизанность советской агентурой. Это так же нелепо, как рассказывать историю Евно Азефа, ограничиваясь этапами его службы инженера в Русском электрическом обществе. Эмиграция как объект деятельности и орудие советской разведки — это факт. Факт для понимания нашей истории, прошлой и настоящей, не менее важный, нежели определение истинной роли опричнины в истории России или гадания: что было бы, возьми своевременно власть Союз русских инженеров.
Не все же, голубчик, не все. Вот в вашем этом противовоздушном батальоне в Испании командиром был «майор Кордэ». Это же Константин Борисович Радзевич! Тот самый Радзевич, о котором Ивинская пишет, что у него «с Мариной Цветаевой был бурный, получивший широкую огласку, вполне реальный роман». Ведь что же получается — и муж, и любовник Марины Цветаевой — советские агенты! Не много ли? Так вы, чего доброго заявите, что другой ваш сослуживец, Лев Борисович Савинков, сын знаменитого Бориса Савинкова…
Нет, нет, разумеется! Конечно, далеко не все эмигранты были в таких делах замешаны. Так, мой московский коллега, переводчик Константин Константинович Парчевский объяснил мне ясно, что его отец, писавший в газете «Последние новости», которую издавал Милюков, и в журнале «Иллюстрированная Россия» никогда ни в каких темных делах не участвовал.
И верно: разъезжая корреспондентом по странам русского рассеяния, он просто в дополнение к своим корреспонденциям в газету писал более подробные отчеты генеральному консулу СССР Тарасову, то есть Льву Петровичу Василевскому. (Это же не шпионаж! Просто Тарасов хотел знать, как живут русские эмигранты в Парагвае.) И, никого не убивая, заслужил все же право вернуться на родину. Когда немцы пришли в Париж, семья получила советские паспорта и через Германию, как Морис Торез, уехала в Россию. По приезде их посадили, но ненадолго, а лишь до приезда Василевского, который задержался в пути.
Все устроилось. Папа поступил в международный отдел «Огонька», старший сын Олег пошел вскоре служить в одну со мной часть, а потом в Четвертое управление. Должен был лететь с заданием в Югославию, но не улетел. Стал после войны работать редактором в издательстве иностранной литературы».
Да, граница между прямым советским шпионажем, деятельностью платных агентов влияния и дружескими услугами товарищам из посольств была сильно размыта. Собственно, ее и не было. Как и сейчас.
***
К 60-м годам лафа для КГБ кончилась. Старшее поколение русских эмигрантов на Западе состарилось и сошло со сцены, второе и третье далеко не так охотно шло на контакты с московской тайной полицией. Эти люди были уже обычными иностранцами. Вербовать их было так же трудно, как иностранцев, а шантажировать нечем.
На этом фоне идея «еврейской эмиграции» сулила широчайшие перспективы. Речь шла о сотнях тысяч людей, которые уезжали не только в Израиль, но и в США, и другие страны. Причем все – горожане, с высоким образовательным уровнем и шансами получить работу в самых разных, интересующих КГБ местах – от фирм, связанных с военной техникой до политических и деловых структур.
И, что очень важно, отбор потенциальных агентов или даже прямую вербовку можно производить еще до выезда. Люди, стремящиеся уехать из СССР податливы к просьбам, тех кто их выпускает. Тем более, советские люди – со всеми их страхами, рефлексами и впитанным с молоком матери уважением к внутренним органам. Неподатливым, тем более диссидентам, уехать было намного сложнее (хотя некоторых, особенно мешающих, наоборот, принуждали). К тому же, существовала иллюзия грядущей свободы – уехал и можно все советское забыть как дурной сон. Это была именно иллюзия. В нужный момент, когда человек в другой стране снова привлекал к себе внимание КГБ, отвертеться от прежних обещаний становилось уже невозможно.
Какой процент «отъезжантов» давал подписку о сотрудничестве еще до отъезда – неизвестно. Ходили слухи, что до 50 %. Понятно только, что органы держали под контролем и до выезда из СССР, и после, всех, кто представлял для них хотя бы минимальный интерес.
К тому же, разрешенная эмиграция открывало неограниченные возможности по засылке в общей массе профессиональных разведчиков-нелегалов.
Думаю, что Израиль, где оказывалось больше половины всех «еврейских эмигрантов» из СССР, наводнен советскими (а теперь российскими) агентами больше, чем любая другая страна. В 2009 году я наблюдал в Берлине съезд советских агентов влияния со всего мира под видом конференции «Всемирного конгресса русскоязычного еврейства».
Это была псевдообщественная организация, специально созданная путинской госбезопасностью в 2002 году для окучивания «еврейских эмигрантов». Руководил ею сенатор (член Совета Федерации) Борис Шпигель. На конференции, под которую сняли целый отель в центре Берлина, присутствовало несколько сотен человек из разных стран, но самой высокопоставленной фигурой был тогдашний председатель фракции «Ликуд» в кнессете, а ныне министр высшего образования Израиля Зеэв Элькин, эмигрант из Харькова 1990 года. Все остальные персонажи были помельче.
Хенкин описывает как его, уже через много лет после войны, пытались вербовать второй раз. Идя на встречу с офицером КГБ он думает: « А что, если приглашение исходит от Первого управления, и меня собираются послать за границу? Тогда я, разумеется, соглашусь, и, выехав, сбегу. Мать была согласна и на такое решение…. Да и не предложат сейчас еврею работу на выезд! (Приехав в 1973 году в Израиль и осмотревшись, я понял: еще как могли предложить! И жил бы я с тех пор под знойным небом Палестины и отлично говорил бы на иврите)».
И дальше: «Ожидавший меня бесцветный блондин в вытертом до блеска черном костюме начал с того, что «мы хотели бы вашей помощи. Ведь вы как советский человек…». Было очень страшно! У Солженицына в «ГУЛаге» описана сцена беседы с оперуполномоченным. Беседа начинается со слов: «ведь вы советский человек», а кончается обязательством автора подписывать донесения кличкой «Ветров». Грубый, немедленный отказ мог означать катастрофу. А возможность согласия исключалась».
Видимо, этот способ вербовки – с упоминанием «советского человека» – был универсальным и общепринятым и в НКВД, и в КГБ. Прошел через него и я, хотя уже где-то в 1985 году, в относительно мягкие времена, когда возможность увернуться теоретически существовала. К тому времени мы уже несколько лет сидели в «отказе». То есть, получив отказ на прошение о выезде, возобновляли его каждый год (а ОВИР – что удивительно – его исправно принимал).
Однажды получаю открытку из ОВИРа, с просьбой к ним зайти. Оказывается, со мной хотят побеседовать социологи. Социологи – два розовощеких молодых человека комсомольского облика, даже не пытались скрывать свою принадлежность к органам. Сказали, что занимаются проблемой «отказников».
«О! – обрадовался я – наконец-то, этой проблемой хоть кто-то занимается»
«Отказниками с обеих сторон.» – уточнили гэбэшниками, имея в виду некое количество людей, уже эмигрировавших и стремящихся вернуться обратно на родину, куда их не пускали. Они тогда устраивали протесты, кажется, в Вене. Для таких людей тогда существовало определение «дважды еврей Советского Союза».
Потом ребята спросили, почему я хочу уехать. Это была, конечно, ловушка, но отмазка у меня имелась. Долго, с удовольствием и политически нейтрально объяснял, почему заниматься моей профессией – архитектурой – в СССР бессмысленно. Тема любви к покинутой тете почему-то не затрагивалась вовсе.
Потом прозвучала ключевая фраза: «Вы считаете себя советским человеком?». Напоминаю, это еще были вполне глухие советские времена и отрицательный ответ мог быть легко интерпретирован в смысле 70 или 190 статей УК РСФСР, карающих за антисоветизм. У меня хватило сообразительности ответить: «Я считаю себя порядочным человеком». Ребята предпочли не выяснять разницу. На том, и разошлись.
Уехать нам удалось только в 1987 году, когда новый горбачевский закон о выезде сломал всю эту систему, рассчитанную на существование железного занавеса. А еще через пару лет свободные границы и миллионные миграции советских людей на запад открыли перед КГБ новые блестящие перспективы.
Через много лет выяснилось, что у этой истории было неизвестное мне продолжение. К моему отцу, жившему тогда уже в Западном Берлине примерно в то же время явился сотрудник КГБ и предложил давать ему информацию о еврейской общине Западного Берлина. Шантажируя моей судьбой. Причем из его реплик было ясно, что это один из тех «социологов» и меня он считает врагом. Послать его прямо отец не мог, боясь за меня. Пришлось выворачиваться, объясняя, что в еврейскую общину он не ходит и там никого не знает. Отбояриться удалось с трудом.
Тогда в Западном Берлине было всего где-то полторы-две тысячи советских эмигрантов и почти все, действительно, члены еврейской общины. Западный Берлин тогда находился под совместным англо-американо-французским контролем, прямой эмиграции туда не было, но у людей, попавших туда разными путями, никто об этих путях не спрашивал. А членство в еврейской общине давало сразу право на работу и все социальные блага, экономя процедуру признания политическим беженцем.
Думаю, что община была насквозь пронизана советскими осведомителями и КГБ знал о ней все. Просьба эта была скорее крючком, заглотив который человек уже не мог отказаться от дальнейшего сотрудничества – даже если бы этого хотел, что вряд ли было актуально для большинства. Сотрудничество с КГБ давало определенные бонусы, а явных диссидентов-антисоветчиков среди отъезжантов было исчезающе мало.
Нет сомнений, что и сегодня вся русская культурная жизнь еврейских общин Германии, как и любых других культурных русских объединений, которых сотни, протекает под патронажем нынешних филиалов госбезопасности вроде фонда «Русский мир». По их программам и с их идеологическими целями. Разница с советскими временами состоит в намного более грандиозных масштабах этой деятельности вследствие взрывного роста числа эмигрантов и соответственного увеличения возможностей российских спецслужб. Во всех других странах происходит то же самое.
Задачи российских спецслужб за прошедшие после развала СССР тридцать лет практически не изменились – промышленный и политический шпионаж, вербовка агентов влияния в разных общественных и политических кругах западных стран, идеологическое воздействие на эмигрантов и превращение их в советско-путинских патриотов, интенсивная лживая пропаганда, нацеленная и на эмигрантов, и на западное общество.
***
Когда весной 1987 года мы приехали в Берлин, то проходили собеседование с контрразведчиками всех трех оккупационных властей – английской, американской и французской. Судя по вопросам, они пытались выяснить, нет ли противоречий в наших биографиях. И им, и нам была очевидна высокая вероятность того, что под видом «еврейских эмигрантов» в Западный Берлин могут быть засланы сотрудники КГБ.
Тогда в Берлине советским эмигрантам было невозможно устроиться на работу, связанную хотя бы отдаленно с военной или секретной промышленностью даже при наличии вакансий. Власти здраво рассуждали, что если КГБ рано или поздно захочет достать такого человека, то достанет.
Через два с половиной года рухнула Берлинская стена и все время нараставший поток мигрантов из СССР захлестнул Европу, в первую очередь Германию и Западный Берлин. О проверках каждого приезжего уже не могло быть и речи. Число мигрантов из СССР измерялось теперь не тысячами, а сотнями тысяч и миллионами.
Думаю, что сейчас российские спецслужбы находятся на пике своих успехов по части вербовки агентов из уроженцев СССР и их потомков на территории Европы. И как следствие, на пике успехов по оказанию с их помощью идеологического влияния не только на всю многомиллионную русскую диаспору, но и на все западное общество.
В том, что эти успехи совпадают по времени с катастрофическими провалами в российской внешней политике и превращению России в международного изгоя, противоречия нет, наоборот. Тем ценнее и интенсивнее становятся усилия ФСБ, ГРУ и прочей госбезопасности по дестабилизации демократических стран с помощью выходцев из бывшего СССР.
Дмитрий ХМЕЛЬНИЦКИЙ
