В середине прошлого века любое неосторожное слово, произнесенное лидером одной из сверхдержав, могло спровоцировать начало глобальной ядерной войны или, напротив, стать сигналом к окончанию многолетней гонки вооружений. Сегодня все (недо)сказанное президентами США и РФ на конфиденциальных встречах тет-а-тет или в ходе совместных пресс-конференций может не только стоить им политической карьеры, но и в прямом смысле слова "быть использовано против них в суде". Не менее ценными для суда могли бы стать и сведения еще одного человека, незримо присутствующего на всех, даже самых закрытых переговорах двух лидеров, — дипломатического переводчика.
Беспрецедентные требования американских конгрессменов вызвать "на допрос" в парламентских комитетах Марину Гросс — сотрудницу Госдепа США, переводившую встречу Трампа и Путина в Хельсинки. Череда недавних скандалов, связанных с нарушением всех норм дипломатической практики, протокола и национальной безопасности администрацией Трампа, оставляющей трактовку слов президента США и принципов внешней политики Вашингтона исключительно на усмотрение российских или корейских переводчиков. Наконец, начатый на днях в Киеве публичный судебный процесс по делу Станислава Ежова, в котором официальный переводчик и замглавы службы протокола действующего премьер-министра выступает уже не в роли свидетеля, а в качестве обвиняемого по подозрениям в государственной измене и сотрудничестве с иностранными спецслужбами. Все это вывело незаметную фигуру дипломатического переводчика из зоны недосягаемости объективов фото- и видеокамер протокольной съемки на первые полосы ведущих мировых СМИ. Так кто же они такие, эти бойцы невидимого переводческого фронта?
1975 год стал во многом переломным для международных отношений, в том числе благодаря знаковой встрече президента США Форда с генсеком КПСС Брежневым, в результате которой были подписаны соглашения, ознаменовавшие начало периода разрядки между двумя сильнейшими ядерными державами. В 1990 году, незадолго до распада СССР, был сделан следующий шаг на пути к нормализации отношений — после длительных и тяжелых переговоров Джорджа Буша-старшего и Михаила Горбачева, едва ли не впервые за годы холодной войны, США и СССР выступили с общей позицией по региональному кризису, осудив агрессию Ирака в Кувейте и призвав СБ ООН принять соответствующую резолюцию.
Последствия недавней встречи Трампа и Путина еще предстоит осознать, однако уже очевидно, что этот саммит запомнится как один из самых скандальных и неоднозначных в истории современной дипломатии.
Во всех этих событиях много символизма, о котором уже неоднократно писали, — от выбора Хельсинки в качестве нейтральной территории для проведения встречи до принятых решений, повлиявших на судьбы миллионов людей во всем мире и предопределивших формирование нового миропорядка. Есть, однако, еще одна деталь, часто ускользающая от всеобщего внимания. Ни в одном из этих случаев прямого разговора между двумя лидерами фактически не было. В далеком 1990-м, обсуждая ситуацию в Персидском заливе, Горбачев обращал свою весьма непростую для понимания речь вовсе не к Рейгану, а к тогда еще никому не известному Павлу Палажченко — многолетнему переводчику Кремля, пережившему не одного генсека. То же самое касается и Рейгана: аргументы и предложения Вашингтона, адресованные Москве, исходили не из его уст, а звучали для Горбачева в интерпретации и интонациях Дмитрия Заренчака — одного из лучших переводчиков Госдепартамента США, неизменно сопровождавшего всех американских лидеров во время их встреч с представителями "русского мира" во времена холодной войны.
Мало кто задумывается, что успех или провал подобных саммитов не всегда зависит лишь от уровня подготовки, красноречия и убедительности глав государств или делегаций. Во многом ответственность за исход переговоров лежит на плечах еще двух человек, как правило, остающихся в тени — их официальных переводчиков. Именно от их профессионализма, аналитических способностей, общей эрудиции и интеллекта, коммуникативных навыков и ораторского мастерства, памяти, внимания и, наконец, эмоционального состояния, стрессоустойчивости и попросту физической выносливости зависит точность формулировок, правильность передачи оригинальных смыслов и интонаций, сохранение культурного и политического контекста и, как следствие, — достижение взаимопонимания между сторонами переговоров.
Профессиональный дипломатический переводчик — это не только и не столько билингв или филолог со знанием нескольких языков, способный быстро и без потери значительной части информации передать изначальный месседж. Свободное владение иностранным (как и родным) языком — важная, но далеко не единственная составляющая успеха. Легендарный переводчик семи президентов США Гарри Обст писал: "Профессиональный перевод имеет мало общего с переносом слов одного языка на другой. Это, прежде всего, точное определение месседжа говорящего и его адекватное изложение на языке, доступном пониманию слушающего". Именно поэтому, кстати, в английском языке существует два разных понятия — translator (переводчик, работающий с письменными текстами) и interpreter — устный переводчик (дословно — "толкователь", "интерпретатор").
В случае с дипломатическим переводом адекватное восприятие и изложение материала зависит от множества факторов: от знания геополитической ситуации в регионе и мире до особенностей культуры, религиозного культа и национальной кухни страны собеседника. Регулярное отслеживание новостей, присутствие на тематических брифингах, детальное изучение специфической литературы по основным направлениям сотрудничества двух стран — не менее важная часть работы дипломатического переводчика, чем штудирование словарей и постоянное совершенствование практических навыков перевода. Перефразируя известную шутку о том, что дипломат — это человек, который должен иметь минимальное количество знаний по максимально широкому кругу вопросов, можно смело сказать, что дипломатический переводчик должен иметь максимальное количество знаний по максимальному кругу вопросов. Чтобы он сам (а главное — лидер страны, которого он представляет) звучал компетентно и уверенно в любой сфере.
Биографы Линдона Джонсона рассказывают забавный случай: когда на встрече с представителями профсоюзного движения президента США спросили, что бы он сделал, если бы весь его кабинет объявил забастовку и отказался работать, Джонсон, ничуть не смутившись, ответил, что не видит в этом особой проблемы — он немедленно назначил бы переводчиков исполняющими обязанности министров. "Общей эрудиции и профессиональных знаний этих ребят хватило бы на то, чтобы с легкостью руководить работой министерств в течение месяца. Потом их арсенал иссяк бы, но за этот месяц я бы успел найти новых министров".
Помимо общих и профессиональных знаний, переводчик должен обладать еще и значительной гибкостью ума, находчивостью и моментальной реакцией. В идеале главы делегаций говорят на чистом литературном языке, на заранее обусловленные темы, в нормальном темпе и с паузами для перевода, а сам переводчик сидит на небольшом расстоянии от говорящего, позволяющем ему слышать обоих собеседников и, в случае необходимости, уточнить неоднозначную формулировку. В реальности переводчик часто оказывается отделенным от своего "подопечного" плотным кольцом из личной охраны, протоколистов и журналистов (по закону жанра переводчики не должны присутствовать на официальных фото- и видеокадрах), мониторы оказываются у него за спиной, поскольку зал проведения форума не предусмотрен для установки кабинок и оборудования для синхронного перевода. А выступающий (кстати, живой человек, со своими дефектами речи, акцентом, региональным диалектом и зачастую весьма специфическим чувством юмора) забывает о присутствии переводчика, увлекшись декламацией рубаи Омара Хайяма или цитатами древневосточных мудрецов, едва ли имеющими адекватные аналоги в современном лаконичном языке стран западного мира. Стоит ли говорить о всей гамме чувств переводчика, сталкивающегося с необходимостью в считаные доли секунды найти аналог covfefe из твита Трампа или придумать перевод названия для загадочной страны Намбии?
В том самом несуществующем идеальном мире, где все говорят кратко и по сути, спичрайтеры готовят окончательный текст выступления лидера лишь после консультаций с переводчиком, который может подсказать, от какой непереводимой игры слов лучше отказаться, какой некорректный с религиозной точки зрения анекдот исключить, а какое высказывание, наоборот, позволит завоевать симпатии слушателей. Как правило, именно переводчик является тем человеком, который имеет наиболее четкое представление о протокольных нормах, моральных ценностях и культурных особенностях другого народа. "Говорить с кем-то на одном языке" означает понимать его логику, философию и мировоззрение, отражающее века истории и все хитросплетения национального характера.
Для того чтобы переводчик мог подготовиться к официальным переговорам и знал, чего ожидать хотя бы от главы своей делегации, в большинстве стран распространена практика специальных предварительных тематических брифингов (особенно в случае посещения стратегических объектов, военных или прочих специфических структур), а внешнеполитическое ведомство и администрация президента готовят т. н. брифинг-буки с изложением основных позиционных материалов и тезисами наиболее важных выступлений. Таким образом, заранее получая доступ к тем же материалам, что и президент (глава правительства, министр, начальник Генштаба), переводчик может не только значительно улучшить качество своего перевода, но и при необходимости напомнить своему лидеру забытую дату или откорректировать переводом неточность в названии местной политической партии.
Особенно актуальным это становится в случае, если переводчик оказывается наиболее опытным участником переговоров. После первой встречи Путина и Трампа на полях саммита G-20 в июле прошлого года, на которой присутствовали Лавров и Тиллерсон, экс-посол США при НАТО Иво Далдер пошутил в своем твиттере: "Суммарный стаж государственной деятельности в комнате? Россия: 80+ лет. США: менее 12 месяцев". Американская пресса тогда парировала, что ситуацию спасает присутствие официального переводчика Госдепартамента, чей многолетний стаж с лихвой компенсирует неопытность молодой команды американского президента.
Похоже, что теперь Трамп лишил себя и этого сомнительного преимущества. Соображения личной безопасности оказались важнее безопасности национальной, а сотрудники Госдепартамента США заслужили не больше доверия своего президента, чем американские спецслужбы. В неравном бою выиграл Путин. Первый инцидент с отсутствием американского переводчика во время разговора с российским лидером "на обеде у фрау Меркель" вызвал просто недоумение по поводу нарушений всяческих норм дипломатической практики. Но после заявлений Трампа по результатам встречи с северокорейским лидером и его таинственного тет-а-тет с Путиным в Хельсинки вопрос о присутствии на официальных саммитах президента США переводчика — сотрудника Госдепа перешел из протокольной плоскости в сферу национальной безопасности.
На самом деле в случае отсутствия специально обученных ассистентов на переговорах в узком формате переводчики действительно могут выполнять функцию т. н. note-takers, т. е. вести запись беседы. При этом важно понимать, что "записки переводчиков", в отличие от стенограммы, делаются специфической, им одним понятной системой условных знаков и обозначений, которые в сочетании с кратковременной памятью помогают им точно и последовательно изложить услышанный материал, однако являются сомнительной основой для написания рапортов через месяц после саммита. Более того, даже при подготовке отчета о проведенной встрече эта "переводческая копия" не является официальной стенограммой и подается в рабочем порядке только непосредственному руководителю, в случае США — госсекретарю (вне зависимости от уровня делегации). Переводческая этика, так же как и врачебная тайна или тайна исповеди, исключает всякую возможность разглашения информации, будь то в виде показаний переводчика на парламентских слушаниях или "классифицированного доступа" третьих лиц к записи беседы.
Таким образом обеспечивается своеобразная система "сдерживаний и противовесов". Президент может обсуждать любые вопросы в присутствии своего переводчика, зная, что какая-либо утечка информации невозможна. Переводчик президента, будучи штатным сотрудником Госдепартамента, получает свободный доступ к информации и готов предоставить "свою версию" развития событий в случае возникновения несоответствий с заявлениями другой стороны. Наконец, присутствие на переговорах двух переводчиков со знанием исходного и целевого языков перевода гарантирует взаимоконтроль переводчиков между собой.
Очевидно, что ключевым элементом в этой системе является фактор доверия. И вся конструкция рушится, если секретов между центрами власти внутри страны оказывается больше, чем за столом переговоров с иностранным лидером. Кстати, такая ситуация не является чем-то новым. Похожий конфликт интересов уже существовал между администрацией Никсона (включая его советника по национальной безопасности Генри Киссинджера) и госсекретарем Роджерсом. Для любителей исторических параллелей — ровно 44 года назад, в августе 1974 года. Президент США, известный своим недоверием к переводчикам и всему аппарату Госдепа, был вынужден подать в отставку…
Другое дело, что любой дипломатический переводчик, особенно работающий с делегациями высшего уровня, должен пройти соответствующую строгую проверку безопасности и заслужить доверие Белого дома годами безупречной репутации. Не менее важным является и его профессиональный бэкграунд. В Советском Союзе, например, переводчики являлись кадровыми дипломатами и, продвигаясь по карьерной лестнице, получали ранги наравне с другими коллегами — вплоть до ранга посла. Тот самый Палажченко, кстати, придя на работу в отдел переводов МИДа третьим секретарем, заканчивал карьеру уже советником-посланником.
В Соединенных Штатах дипломатические переводчики, будучи штатными сотрудниками Госдепа, не являются дипломатами, однако, прежде чем быть допущенными к переводам официальных лиц, проходят все ступени не менее сложной иерархии — от стажера до главного переводчика по каждой языковой паре. Подготовкой и отбором переводчиков занимается отдельное управление иностранных языков Госдепартамента (так называемый Foreign Language Office). Оно было создано специальным указом Томаса Джефферсона по его возвращении из первого заграничного турне в Париж еще в 1790 году — меньше чем через год после возникновения самой внешнеполитической службы США. Сегодня в штате управления работают лучшие из лучших. Еще сотни профессиональных переводчиков с наиболее редких языков заключают контракт с Госдепом и проходят необходимый клиренс, формируя пул профессионалов, готовых по первому требованию прийти на помощь любому министерству и ведомству США. Эта система позволяет не только обеспечить должное качество перевода и конфиденциальность информации, но и закрепляет координирующую функцию Госдепа для всех органов власти, задействованных в сфере внешних сношений.
Очевидно, что небольшому отделу официальных переводов при международно-правовом департаменте украинского МИДа, занятом исключительно письменными переводами текстов международных договоров, справиться с такой нагрузкой попросту нереально. В лучшем случае этот вакуум заполняется карьерными дипломатами, на достаточном уровне владеющими языком страны пребывания. В худшем — спонтанным аутсорсингом министерств, непроверенными бюро переводов (кстати, в Украине не существует понятия "сертифицированный переводчик" ввиду отсутствия самой процедуры сертификации полномочными органами) или спецслужбами третьих стран. В условиях гибридной войны с Российской Федерацией зачастую это — одни и те же лица.
Остается только надеяться, что череда недавних скандалов и судебных расследований обратит внимание экспертного сообщества и на эту давно назревшую проблему.
Не всегда важно слушать лишь то, о чем говорят политики. Иногда решающим может оказаться то, о чем молчат переводчики…
Евгения Габер
