Вот уж чего не ожидали от нынешнего «Оскара» — так это той горячей непредсказуемости, которой он нас в итоге наградил. Все последние годы «Оскар», казалось, выдавал свои статуэтки механически — вот, получайте, что и ожидали. В этом году у 92-летнего старца случился приступ молодости — он решил пошалить и удивить мир. Сразу скажем: ему это удалось. И не просто удалось, а заставило заскучавшую было публику признаться, что ветер задул совсем в другом направлении.
Нет смысла рассуждать, справедливо ли распределение статуэток — не было еще в истории случая, чтобы все остались довольны или, наоборот, недовольны. Даже самые скучные и предсказуемые раздачи вызывали очаги недовольства в разных уголках цивилизованного (и не слишком) мира. Да и о какой справедливости можно говорить, когда речь о крупнейшей кинопремии, в которой замешаны крупнейшие бизнес-интересы? Ведь никто же не думает, что вот собрались академики и что-то с потолка решили, посмотрев фильмы? Путь к февральскому действу в Лос-Анджелесе — это долгая изнурительная политика в течение всего года, которая не заканчивается выдачей статуэток. То, что Корея впервые даже не то что стала триумфатором, а даже оказалась в номинациях, — результат сложносочиненного сценария, в котором победившим «Паразитам» отведена роль флюгера. Конечно, академики тоже люди, и ничто человеческое и вкусовое им не чуждо, но политику определяют не вкусы, а баланс бизнес-интересов. Другое дело, что вкусы киноакадемиков и бизнес-интересы не могут быть совсем уж полярно противоположными, и это как раз и создает иллюзию справедливости.
Что «Паразиты» Пон Чжун Хо возьмут «Оскара» за лучший фильм на иностранном языке — тут особых сомнений ни у кого не было. Вне зависимости от того, у кого какие фавориты. А что те же «Паразиты» станут лучшим фильмом года, да еще и Пон Чжун Хо объявят лучшим режиссером — это уже новость с большой буквы. Впервые в истории премии лучшим фильмом года становится картина, снятая не в англоязычной стране. Да к тому же в Корее, раньше никогда не принимавшей «Оскара» в свои объятия. Раздавшиеся вокруг многочисленные крики «Как можно было давать корейскому фильму главную американскую премию?!» разбились, во-первых, о регламент «Оскара», не запрещающего давать премию в главной номинации любым фильмам — хоть американским, хоть нигерийским, хоть российским. И во-вторых, о непреложный факт: «эра милосердия» Голливуда к самому себе закончилась. Национальный кинематограф постепенно сдает позиции и становится явлением глобальным, наднациональным. Первым это отметил Каннский фестиваль (откуда, кстати, начался триумф «Паразитов»), переставший в каталоге и официальных списках упоминать страну-производителя фильма, оставив лишь имя режиссера. «Фильм такого-то» — и хватит. Удача или неудача фильма отныне делится на всех, кто принимал участие в процессе, это может быть с десяток государств. Венец — режиссер. Ему национальность не обязательна. Точнее, она — его личное дело.
Объяснить победу «Паразитов» в четырех главных номинациях — лучший фильм, лучшая режиссура, лучший оригинальный сценарий и лучший фильм на иностранном языке (с этого года, впрочем, номинация звучит как «лучший международный фильм») — наверное, не возьмется никто. Сам факт и его последствия гораздо интереснее. Голливуд допустил в святая святых, в самое себя, доселе совершенно чуждое, инородное тело, тем самым признав собственную и силу, и слабость. Сила — в готовности пойти навстречу новому, слабость — в готовности признать, что все-таки если даже свет и сошелся клином на Голливуде, в этом клине что-то да устарело или вовсе подгнило.
Как любят повторять восторженные пользователи социальных сетей, «мир никогда не будет прежним». «Оскар» не будет прежним уж точно. Это не значит, что теперь академики начнут направо и налево раздавать свои награды иностранцам — все-таки до этого процесс глобализации еще не доскакал. Но прецедент создан: Голливуд чуть-чуть ослабил охрану на своих границах и согласился впускать «посторонних». Дальше будет еще интереснее.
