Страшная правда из «столицы коронавируса»

Страшная правда из «столицы коронавируса»

Аньоло ди Тура, или Толстяк, как звали его друзья, был сборщиком налогов в Сиене во второй половине XIV века, и не имел литературных амбиций. Но он использовал свое умение читать и писать не для того, чтобы запечатлеть хронику пандемии чумы — «черной смерти». Он делал это в профессиональных целях, чтобы посчитать, сколько людей умерло и сколько налогов недополучит по этой причине городская казна. Ведь хроники и летописи писались за высокими стенами монастырей и не предназначались для сборщиков налогов. Но потом пришла чума. «Я, Аньоло ди Тура, известный как Толстяк, похоронил моих пятерых детей своими руками, — пишет он. — Никто не оплакивал мертвых, так как все сами ждали смерти. Так много умерших, что все поверили, будто наступает конец света».

Именно «конец света», или, по крайней мере, конец того мира, который он знал, побудил ди Туру документировать все, что происходило вокруг. В то время многие, умевшие читать и писать, делали это. Инстинкт летописцев, который их обуял, до сих пор вызывает живой интерес историков. Ведь эти записи проливают свет на повседневную жизнь простых людей. Они писали о том, что видели, не проверяя источники информации и не сопоставляя данные. Например, некоторые хроники сообщают об отчаянии в Авиньоне, когда там погибло 120 тысяч человек, хотя в этом городе, судя по всему, проживало не более 50 тысяч жителей.

Сегодня мы можем проследить за этой субъективностью в действии — в дневнике китайской писательницы Ван Фан, написанном в эпицентре эпидемии коронавируса. Вокруг ее дневника разгорелись жаркие споры между Китаем и США по поводу вины Китая за распространение пандемии.

Стихи и рассказы Ван Фан (65) получили международное признание и были отмечены многими литературными премиями. Ее творчество относят к традициям китайского «нового реализма». Он сосредоточен на жизни низшего и среднего класса, и, по словам литературоведа Хана Шаугоня, «секрет ее успеха заключается в том, что она способна понять постоянно меняющуюся сложность жизни, не теряя своей нити».

25 января жизнь Ван Фан изменилась и стала намного сложнее. В тот день она опубликовала в интернете под псевдонимом Фанг Фанг первую страницу «Уханьского дневника». Цензура удалила публикацию с молниеносной скоростью, но волну уже было не остановить: три с половиной миллиона ее подписчиков перепечатали текст. С того дня Фан и ее сторонники начали игру в кошки-мышки с властями. Она загружала в интернет новые страницы, ее подписчики мгновенно их распространяли и сохраняли тексты в тайных архивах. Тотчас подключалось подразделение кибербезопасности китайских спецслужб и – примерно через час – начинало вычищать неугодные материалы из сети. Вновь и вновь ее блокировали в «Вейбо» (китайский «Твиттер»), но она продолжала публиковать свой дневник день за днем. В один из трудных дней, описанных в ее дневнике, Фан написала: «Дорогие цензоры, вы должны дать уханьцам высказаться. Мы были заперты здесь более десяти дней; мы видели слишком много ужасных трагедий. Неужели вы действительно хотите, чтобы мы сошли с ума, потому что вы не позволили нам выразить нашу боль и наши мысли?» Ее слова звучат, как эхо Аньоло ди Туры, когда она пишет: «В наши дни мертвые, кажется, приходят к нам. Двоюродный брат моего соседа мертв. Брат моего знакомого мертв. Умерли отец и мать моего друга, а потом и он сам. Люди уже не плачут».

Но Фан пишет не только о трагедиях. Она пишет о своей старой собаке, которая любит выходить во двор, или о своей дочери, которая не умеет готовить рис. По мере того, как у нее становилось все больше подписчиков, Фан начала включать в свой дневник информацию, полученную от других людей – из текстовых сообщений и телефонных разговоров с друзьями. Она начала создавать своего рода коллаж из точек зрения на запертый на карантин город. Итоговый портрет содержит не только критику администрации и описание человеческих трагедий. Там вы найдете выражение милосердия, щедрости, взаимопомощи. А также душераздирающие детали того, что происходило. Автор описывает кучу мобильных телефонов и наручных часов в топке крематория, куда привозили трупы для кремации.

Этот рассказ Фан основан на фотографии, полученной от подруги, работающей в похоронном бюро. История вызвала нападки на Фан со стороны Чжана Були, эксперта по китайской медицине, который консультировал инженерную академию во время карантина и отвечал за использование традиционных методов китайской народной медицины в борьбе с эпидемией. Он утверждал, что медицинские бригады отдавали дань уважения каждому из погибших, сортировали их вещи и передавали все это в сохранности родственникам покойных. «Мы не могли допустить, чтобы телефоны и часы пациентов сжигались. Это невозможно. Для меня совершенно очевидно, что это — сфабрикованная история», — написал Були, обвинив Фан в том, что она из «кучки интеллектуалов, которые намеренно распространяли искаженную информацию во время эпидемии».

Попытки подорвать доверие к Фан и атаки на нее резко возросли, когда издательство Harper Collins объявило, что собирается опубликовать на английском языке ее дневник, который издатели назвали «исключительной летописью исключительных времен». Цифровые копии книги уже доступны для покупки на сайте издательства после того, как переводчики работали круглосуточно в течение двух недель. В книжные магазины книга поступит в ближайшие дни. Издательства по всему миру также быстро приобрели права у Фан, которая уже объявила, что все доходы от книги будут переданы медицинским бригадам Ухани.

Западные СМИ, следившие за этой историей, назвали Фан «совестью Ухани», а ее дневник — «окном в жизнь и смерть». «Нью-Йорк Таймс» опубликовала рецензию на книгу, отметив «первозданную честность» автора. А радиосеть NPR назвала дневники Ван Фан «документом, который включает в себя тривиальное, трагическое и абсурдное».

Реакции из Китая не заставили себя ждать. На телеэкранах появился человек, назвавший себя «крестьянином», который вышел с плакатом, где было написано, что Фан должна уйти в монастырь либо покончить жизнь самоубийством. В противном случае, как угрожал плакат, «мы воспользуемся древними способами китайского рыцарства, чтобы напасть на тебя, словесно или физически». Переводчик, который работал с дневником, стал получать проклятия и угрозы. The Global Times, таблоид коммунистической партии Китая, последовательно публикует статьи с осуждением писательницы. «В конце концов, именно китайцы, включая тех, кто поддерживал Ван Фан, заплатят за ее известность на Западе», — написал редактор Ху Синь Цзинь. Профессор Пекинского университета обвинил ее в том, что она эксплуатирует страдания людей Уханя для повышения своей популярности, пишет «предвзято и лживо», и «независимо от того, имела ли она это в виду или нет, дневник может быть использован Западом, как оружие... для получения компенсации от Китая».

Правящей партии в Китае очень важно, что скажут в мире. Но гораздо важнее, что думают сами китайцы. Тот факт, что дневник Ван Фан раскрывает кошмарную картину паники, хаоса и ужаса, китайские власти сочли непатриотичным поступком, который играет на руку самым большим врагам Китая в настоящий момент – американцам. Но не это главное во всей этой истории.

Критика по поводу неточностей в дневнике писательницы, которая сообщает о происходящем в целом городе, сидя в изоляции дома, получая только отцензурированную официальную информацию властей или субъективные точки зрения других людей, выдает намерение властей. По мнению многих, она должна была стать рупором компартии и передавать на Запад лишь призывы к единству и сплоченности народа вокруг любимой партии. Именно этот посыл китайские пропагандисты пытались транслировать миру, когда эпидемия была в самом разгаре. Именно в этом кроется главная проблема КПК по отношению к Ван Фан и ее дневнику. Она переживает происходящее и пишет обо всем от первого лица. В этом секрет ее силы, в этом скрытая угроза. Подобно Аньоло ди Туре, который открывает свои записи словом «я» в ту эпоху, когда личные переживания человека никого не интересовали. Так же и Фан. Она пишет только о том мире, который видит и знает. И, возможно, с этой минуты такие же люди, как она, смогут начать жизнь сначала.

Ноа Манхайм, «ХаАрец», Ц.З. На фото: жители Уханя в очереди на тест. Фото: Aly Song, Reuters˜