"Вероятность большой войны возрастает" - Валерий Соловей

"Вероятность большой войны возрастает" - Валерий Соловей

Ольга Курносова – Хотелось бы задать пару вопросов по текущей ситуации. Тут Комсомолка блещет своими статьями чуть ли не каждый день, наверняка вы вчера видели расследование, если можно так сказать, Ульяны Скойбеды по поводу магнитогорского взрыва. На мой взгляд то, что это был теракт, очевидно совершенно. Как вам кажется, кто мог совершить этот теракт? И почему власти боятся сказать, что это теракт?

Валерий Соловей – Ну, вероятность того, что это теракт действительно очень высока. По разным каналам эта информация доходит, а у меня как раз, так совпало, есть близкие друзья в Магнитогорске. И они мне в режиме реального времени сообщали вещи, которые и их самих привели к выводу, что это скорее всего теракт, и меня тоже убедили.Я думаю, что речь идет о какой-то из автономистских ячеек исламских. Дело в том, что еще до Нового Года прошла ориентировка, это в общем-то не особый секрет, это невозможно скрыть, что какие-то автономные исламистские ячейки готовят взрывы. Причем, насколько я помню, Магнитогорск входил в число потенциальных мишеней. Вы знаете, ка это бывает, поступает такая информация, но точно никто не знает где, а готовность к этому была, к тому, что это может произойти. Почему власть скрывает? Вы знаете, я бы даже не усматривал в этом большого политического смысла и, я бы сказал, сложной игры. Власть всегда нервничает в ситуациях, когда ее начнут обвинять в беспомощности. Ну вы же нам говорили, что будете нас защищать от терроризма на дальних рубежах! Вот теперь вы нас защищаете в Сирии, а хотите еще дальше, в Центрально-африканской республике нас будете защищать, скоро в Ливии будете защищать, в Чаде, в Судане, где угодно вы нас будете защищать. А что же тогда происходит в самом сердце России? Вот этот страх показаться беспомощными, он всегда приводит власть в оцепенение. Плюс она не умеет работать информационно, медийно в ситуации кризиса. Первая реакция, и длительная реакция – это молчание. Потому что вы знаете, как всегда на Западе работают в кризисах, – главным источником информации должен стать некий антикризисный комитет, потому что, если вы(власти) не питает медиа и общество информацией, то этот вакуум начинает заполняться кем-угодно. Тем более сейчас много влиятельных блогеров, и они могут вкинуть какую-угодно версию, даже самую фантасмагорическую, и у нее(версии) будет много сторонников. Ну и третье обстоятельство. Видимо мы столкнулись с каким-то новым типом террористического акта. Вполне вероятно, что использовалось и взрывное устройство, и газ, и, возможно, что-то еще. То есть сразу не смогли определить механику этого процесса, я бы так сказал. Я не искал бы в этом умолчании особого умысла. Знаете, как обычно, – это поведение подростка – ты боишься сказать родителям правду, и ты не сказал им, а потом ты вынужден все время врать, тебя вроде и к стенке приперли, а ты все равно пытаешься молчать. Вспомните, как обстояло дело с самолетом, сбитым над Синайским полуостровом? Две недели! Две недели длилось молчание. Я могу сказать, что мне через два часа сообщили информированные люди, что это был террористический акт, что никаких сомнений в этом в Кремле уже нет. Через два-три часа!И две недели умалчивали. И только под давлением обстоятельств, когда уже англичане и американцы сказали, что это теракт, пришлось это признать. И, обратите внимание, никто не брал ответственность на себя. Только через две недели мы это признали. С Магнитогорском постараются эти концы спрятать в воду. То есть произойдет усиление режима, магнитогорский взрыв будет использован для каких-нибудь ограничительных мер в медийной сфере, потому что мы знаем, кто всегда виноват – журналисты, блогеры, распространители слухов, безответственные болтуны, которые пытаются подорвать единство, вот их надо за распространение фейков и наказывать.

О.К. – И еще один вопрос по Магнитогорску. А зачем было уничтожать террористов? Почему их было не взять живыми и допросить?

В.С. – Я думаю, опять же это имеет простое объяснение, Ольга. Судя по тому, как это происходило в Дагестане, когда были схватки, и их пытались брать, они не сдаются живыми. Они высоко мотивированны. Это религиозная, идеологическая мотивация. Это фактически, как нас учили, пионеры-герои во время Великой Отечественной войны, у нас с вами общая, в этом смысле социализация была. Эти люди высоко мотивированны и. мне говорили те, кто принимает участие в контр-террористических операциях, они не сдаются живыми. И это очень большие риски. Поэтому я не думаю, что там пытались концы в воду спрятать. Думаю, что поняли, что бой в центре города, в городской черте, причем на улице, где люди могли ускользнуть, он(бой) несет за собой слишком большие риски.

О.К. – И еще вопрос. Что будет с Курилами? И чего ожидать от встречи Путина с Абэ?

В.С. – Я бы сказал, что в этот раз, как никогда близко, Россия подошла к передаче этих двух островов. Но сделает она этот шаг или нет не будет понятно до самого последнего момента. И я абсолютно убежден, что решение еще, все-таки, не принято. Что будут до последнего момента взвешивать выгоды, риски, добиваться максимизации выгод, минимизации рисков и тому подобные вещи. Я могу сказать, мне кажется, что с точки зрения стратегических интересов России, передача этих двух островов ущерба нам бы не нанесла, скорее могла бы принести пользу. Но, я думаю, что если эта передача состоится, мы называем это передачей, японцы называют это возвращением, то бенефициаром этого окажется круг людей, приближенных к Кремлю, но никак не страна в целом. Ну, скажем, будет открыта кредитная линия для строительства моста на Сахалин. Кто будет строить мост? Ротенберги. Он нужен Российской Федерации? В-общем, нет, понимаете. Будет профинансировано строительство могильника для ядерных отходов на Дальнем Востоке, там будут хранится, кстати, отходы не российских атомных станций, а зарубежных, понимаете. То есть будут бенефициары, эти бенефициары будут группы людей, близких к Кремлю, но я не уверен, что бенефициаром окажется именно Российская Федерация. Еще раз повторю, мы подошли(к передаче островов) как никогда близко, так близко мы не были даже в 1992 году, когда Бурбулис был очень сильным лоббистом передачи островов, но до последнего момента будет не понятно. Мы с вами очень легко сориентируемся, когда увидим, как на политических ток-шоу российского ТВ начнут говорить: “ну не очень-то это острова были нужны. Они составляют только 7% “. И это правда, эти два острова составляют 7% территории Южно-Курильских островов, Хабомаи – ведь это вообще не остров. это каменная гряда, его называют островом, а это валуны. “Ну зачем нам эти камни у моря? Зато мы получим ого-го. Да и вообще, мы всегда с японцами дружили. Были просто маленькие недоразумения…” Вот как только перестроится пропаганда, потому счо общественное мнение все-таки надо к этому готовить, и оно просто так такого разворота в воздухе на 180 градусов не поймет, мне так кажется. Возможная передача островов будет ударом, конечно еще ничего не решено, по сердцевинному путинскому электорату. Вот эти вот люди, патриотически настроенные, ни пяди родной земли, возвращение Крыма, и тут раз – надо же будет как-то это объяснить в конце концов.

Вячеслав Линделль – Но, вообще, теоретически Путин может пойти на сдачу территорий?

В.С. – Может. Мне кажется, что как никогда высока такая возможность, и есть очень влиятельные лоббисты. Это лоббисты не политические, а экономические, – это и Газпром, и Роснефть, и пресловутые Ротенберги, у которых сейчас простаивают 80 тысяч рабочих, строивших Керченский мост, им срочно нужен новый заказ. Главное, кто прокредитует, понимаете. Деньги срочно нужны. Я обычно в таких случаях говорю, что, эта шутка не мне, правда, принадлежит, а одному правительственному чиновнику, идеальным было бы решение построить канатную дорогу от России на Луну, тогда бы сразу Роскосмос и Ротенберги получили беспрецедентное финансирование, и это был бы самым масштабный и прорывной инвестиционный проект в Российской федерации, жаль, что законы физики не позволяют этого сделать. Но, если бы позволяли, поверь (сказал чиновник), канатная дорога на Луну стала бы строиться.
Ольга Курносова – Еще вопрос. А что у нас с Белоруссией?

Валерий Соловей – Мне кажется, до объединения, тесной интеграции или поглощения Белоруссии, дело не дойдет. Потому что возможные риски и негативные последствия, политические и социальные, очень здорово превышают экономические выгоды от такого процесса. И главная выгода не в том, чтобы сократить финансирование Белоруссии, это можно сделать, об этом можно договариваться, в конце концов, если прикинуть совокупные расходы Российской Федерации на поддержание Донецкой и Луганской республик, на восстановление школ в Сирии, на разного рода операции, на содержание Раша Тудей, то это все легко покрывает расходы на Белоруссию, единственного стратегического союзника Российской Федерации. Интерес, на самом деле, у крупного бизнеса. Пирог сократился. Белоруссия – это место, где можно очень здорово заработать. Там колоссальные активы, которые находятся в управлении государства. Но, со стратегической точки зрения, интеграция с Белоруссией России ничего не дает. Белорусская армия фактически и так рассматривается как часть российских вооруженных сил. Они(вооруженные силы) действуют по общим планам, какие надо базы России, такие она там и будет иметь, в Белоруссии. Белоруссия на очень коротком поводке находится. И это, как раз, тот уникальный случай, когда, несмотря на усталость белорусского общества от Лукашенко, оно будет вместе с ним. Потому что не очень бы им хотелось видеть, наверное, российскую экономическую модель, реализованную у себя. Потому что эта модель не очень благоприятна для общества. Тут надо еще иметь в виду, что белорусская молодежь, в общем, ориентирована на Запад, и в культурном смысле, и главное. в экономическом. Потому что белорусы, конечно, много приезжали в Россию, но сейчас все меньше, они сейчас все больше ездят на Запад, как и украинцы. Что вполне естественно. И сравнение оказывается, моделей экономических и политических, не в пользу Российской Федерации. Я думаю, что Лукашенко будут пугать, будут оказывать давление, проводить информационные кампании, но, скорее всего, (Кремлю)придется отступить.

Вячеслав Линделль – А не посчитает ли Путин это, как свой последний шанс? Чтобы теперь и Беларусь не ушла…

В.С. – Да Беларусь никуда не уйдет. Куда Лукашенко деться? Ну что вы! На Западе, на самом деле, его не примут. Он может имитировать движение на Запад, чтобы попытаться отодвинуться от России. В отличие от Украины, Беларусь не сможет уйти, по крайней мере сейчас. Совершенно очевидно. Это первое. Второе – что даст полная интеграция Белоруссии с Россией Кремлю? Да ничего не даст. И главное, никакого взрыва энтузиазма и поддержки, как это было с Крымом, точно не вызовет. Никто не понимает, вроде белорусы наши братья, с этим жили всегда. Беларусь – союзник, это всегда повторялось и повторяется до сих пор. Поэтому никаких пропагандистских, репутационных, имиджевых выигрышей здесь нет. Здесь мог бы быть выигрыш для очень крупного бизнеса, опять же приближенного к Кремлю, но не для Кремля и не для российского общества.

О.К. – Вопрос немного из другой сферы. С чем связана такая милитаристская горячка Путина? Это его личное желание? Все эти “Авангарды”, 27 махов смешные любому человеку, который знает курс физики средней школы. Почему ему так нравится рассуждать про возможность уничтожить весь мир? Это какое-то старческое слабоумие? Что это вообще такое?

В.С. – Я бы, все-таки, отнесся к этому серьезнее, Ольга, объясню почему. Дело в том, что есть стратегическая оценка, сделанная российскими военно-политическими кругами. Она исходит из того, что вероятность большой войны возрастает в современном мире. Я подчеркну, не локальных конфликтов, а большой войны. Поэтому Российской Федерации надо к ней готовиться. Это первое. Второе, даже если войны не будет, то напряженные отношения, конфронтационные отношения между Россией и Западом будут сохраняться. Более того, считается, что Россия в этом даже заинтересованна, что у нее есть потенциал для обострения. Соответственно, все эти истории про ракеты “Авангард”, они призваны не только продемонстрировать силу и мощь России для внутренней аудитории, сколько показать Западу, что Россия готова, если надо, ко всему. И третье, я думаю, что Путин действительно от этого получает удовольствие. Мне кажется, что это видно. Ему не очень интересно заниматься экономическим развитием, внутренними делами, он считает, что ситуация, в целом, под контролем. В Кремле в этом абсолютно уверенны, что внутренняя ситуация под контролем, экономическая, финансовая и политическая. А вот на глобальной арене, Путин хочет выглядеть самым сильным игроком. И четвертое, я думаю, что это был очень правильный расчет, в каком-то смысле, хотя крайне рискованный. Когда еще принималось решение по Крыму, в России исходили из того, что Запад отвык от использования силы, силы не где-то в странах третьего мира, на мировой периферии, а (использовании) силы в центре Европы. И что Россия, психологически и морально, застанет страны Запада, особенно европейские, не Штаты, врасплох. Как только Россия продемонстрирует свою готовность использовать оружие, по большому счету, в сердце Европы, с географической точки зрения, не с культурно-исторической, это заставит Запад отступить. Шок действительно был очень сильный. И до сих пор на Западе, я вчера говорил с группой дипломатов, с этой мыслью не могут смириться. Как же так? Почему это произошло? Столько лет мы жили без войн, не имея в виду балканскую войну, это была локальная война, и были войны, отчасти, на периферии Советского Союза, но, в общем, без больших войн. И, по крайней мере, мы старались изъять оружие, угрозу оружия из арсенала, ведь Советский Союз Хельсинкский акт подписал. И вдруг, это начинает возвращаться. Этот аргумент, это часть того, что на Западе называют гибридной войной, Россия им умело пользуется. То есть угроза применения силы может оказаться не менее сильным аргументом, чем использование силы. И это действительно производит впечатление. Другое дело, что у страны ресурсов для этого нет. Просто нет. И те люди, которые разбираются в ситуации, в том числе те, которые находятся на самом верху, они прекрасно понимают, что это все не работает. Мало того, что это все, скорее всего, не будет сделано, запущенно в промышленное производство, но даже то, что есть, большей частью не работает. В России конечно прекрасная армия, но это армия для локального конфликта. Когда я беседовал с американскими экспертами, они мне сказали, что у них есть абсолютная убежденность, основанная на сравнении потенциалов, что в конвенциональной войне российская армия безусловно проиграет Соединенным Штатам и войскам НАТО, безусловно. Они даже называли мне срок, который потребуется – две недели, от двух до трех недель, максимум месяц, (в такие сроки) Россия проиграет конвенциональную войну. Причем, в случае конвенциональной войны, Соединенным Штатам даже не придется использовать тактическое ядерное оружие. Насколько я знаю, российские стратеги с этими расчетами знакомы. Потому пугать, наверное, будут, считая, что потенциал игры на обострение не исчерпан. Но, я надеюсь, что здравый смысл не позволит дойти до крайних решений, первое. И второе, как обычно бывает в Российской Федерации, вы отдаете приказ, а вдруг выясняется, что проводку съели мыши. Поэтому рубильник вы можете включать и выключать сколько угодно, но ни черта у вас не работает.

В.Л. – Валерий, прокомментируйте, пожалуйста, Томос Украинской церкви, какие это будет иметь последствия для Московского патриархата, в первую очередь, для России.

В.С. – Для Московского патриархата понятно, он теряет значительную часть паствы, он теряет какие-то материальные ресурсы. Он потеряет, должен умерить свои сугубо церковные претензии, потому что без Украины Русская православная церковь выглядит гораздо, гораздо слабее, и ее претензии тоже. Тем более, что она потерпела такое символическое, репутационное поражение, ее обыграли. Ее очень лихо, на повороте, обыграли. Российское руководство расценивает эту историю не как церковную, а как политическую. О чем, в общем, Путин говорил, что это политический проект – Томос, что это не имеет никакого отношения к церкви. Я думаю, что , как не странно, он во многом прав, потому что создание собственной независимой церкви православной в Украине – это важная часть процесса становления Украины как национального государства. Но в этом смысле, это было запрограммировано. То есть уже в 2014 году, в конце 2014 года, мы могли бы сказать, что это неизбежно произойдет, вопрос лишь в сроках. Ну и, конечно, для Порошенко это часть его собственной избирательной программы, часть его политической повестки. И надо сказать, что он отыграл ее безукоризненно. Что касается самих прихожан, у меня всегда было ощущение, что в Украине не выбирают в зависимости от юрисдикции, а просто ходят в ту церковь, которая рядом. Во многом такое положение будет сохраняться. То есть я думаю, что, скорее всего, будет происходить такой медленный разрыв, ползучий. И я думаю, что рано или поздно начнутся переговоры о том, чтобы возобновить отношения. Отказ произойдет Русской православной церкви от позиции категорического неприятия в сторону более реалистичной позиции – давайте договариваться, как и что мы будем делить. Если бы она(РПЦ) с самого начала такую позицию заняла, думаю, что дело обстояло бы лучше. Может быть с самого начала предложила бы Украине подумать о создании собственной независимой православной церкви. Возможно Томос был бы гораздо более отдаленной перспективой. В общем, это неизбежно, и в этом смысле – это историческое событие. Не сомневаюсь, что в учебниках истории, и российских, и украинских, это будет описано. В украинских это займет более важное место. Это процесс превращения Украины в независимое, национальное государство. Так было в Европе, и происходит сейчас. Ничего катастрофического для православия в этом нет. Не в католичество же перешли, в конце концов! Такие же православные. Были и остались. Для людей де-факто ничего не изменилось, для подавляющего большинства.

О.К. – И вопрос вдогонку. Визит Путина в Сербию, он связан с автокефалией Украинской православной церкви? Или просто так сложилось?

В.С. – Я думаю, что этот вопрос будет рассматриваться во время визита, потому что, еще раз подчеркну, для Кремля это политический вопрос, и он воспринял Томос как политическое поражение, не как поражение Русской православной церкви, а как свое поражение. Поэтому он, конечно, будет рассматриваться, но у визита была другая повестка, изначально, другие причины. Но тот вопрос, который мы сейчас с вами обсуждали, не может не быть затронут, поскольку позиция Сербской православной церкви, в данном случае, имеет значение.

О.К. – У меня еще один вопрос сегодняшней повестки. Буквально сегодня Государственная Дума приняла решение не продлять полномочия своей делегации в ПАСЕ, вчера такое же решение принял Совет Федерации. Собственно уже второй год Россия не платит свои взносы в бюджет ПАСЕ. Вообще чем все это закончится? Россия выйдет из ПАСЕ, ее исключат или будет что-то третье?

В.С. – Я думаю, что ПАСЕ не будет исключать Россию. Выйдет ли сама Россия? Это вопрос, зависящий от контекста, от политической динамики. Но, в целом, я бы рассматривал динамику российско-западных отношений, как ухудшающуюся, как неизбежно ухудшающуюся. Насколько я знаю, в Кремле тоже исходят из этой оценки, полагают, что ситуация будет ухудшаться. Оценивают (в Кремле) ситуацию, начиная с 2014 года, как предвоенную. Поэтому, кстати, столько власти у силовиков. Надо отдавать себе отчет, что если ситуация предвоенная, то кто будет руководить? Конечно, силовики, по крайней мере, силовой крен возобладает. Посмотрим, если будут введены новые, какие-то очень чувствительные санкции, они будут вводиться раз в квартал, как я понял, американцы будут раз в квартал вводить новые санкции, мы просто не представляем масштаб и глубину, если это будут очень серьезные санкции, и Европа к ним присоединится, то, наверное, Россия может тогда заявить о выходе из ПАСЕ. Поскольку у нее (России) других возможностей отреагировать на санкции возможно просто не останется, а нужен будет какой-то, хотя бы символический, акт. Это все очень контекстуально, и будет зависеть от динамики. Но ПАСЕ вряд ли станет исключать Россию, несмотря ни на что. Поскольку, это развязало бы России руки. О, вы нас выгоняете! Не очень-то нам и хотелось… Вы сами виноваты. Знаете, это любимая позиция детей – ты первый, ты первый меня назвал, ты первый отказался со мной играть… Но это дало бы тогда какой-то пропагандистский выигрыш, хотя бы для внутренней аудитории. Поэтому ПАСЕ не будет исключать, а Россия будет просто ждать.

В.Л. – Ну что же, все четко и ясно. Спасибо огромное.

О.К. – Спасибо большое. Очень интересно

В.С. – Спасибо, коллеги. До встречи.