30 июня в Москве умер Виктор Проскурин, актер, на счету которого было около 120 ролей в кино, памятный поколениям советских и российских телезрителей по роли Генки Ляпишева, который так не любил вторую смену в телесериале «Большая перемена».
Уход Виктора Алексеевича Проскурина — отдельная боль. Не только потому, что по нынешним временам 68 лет — почти молодость, не только потому, что актер отменный, но и потому еще, что все годы казалось: у Проскурина все еще впереди. Оказывается, он сыграл около 120 ролей в кино, а та самая роль, главная роль жизни, его почему-то обошла. Говорят, характер был так себе. Значит, горе тому кинематографу, который между талантом и характером выбирает характер.
Виктор Проскурин родился 8 февраля 1952 года в Казахстане. Потом семья переехала в Москву, и, по признанию самого Проскурина, его детство прошло в бараках московских окраин. Из тех бараков он вынес независимый характер, непримиримость, максимализм — все то, что позднее назовут скверным характером, которым и станут объяснять невнимание к нему режиссерской братии.
Невнимание Виктор почувствовал в самом начале своей актерской стези. Точнее — еще до выхода на нее. Его никуда не хотели принимать. В Школу-студию МХАТ юношу отказались брать из-за маленького роста. На следующий год при поступлении в ГИТИС Виктор поругался с экзаменатором — тот почему-то решил, что абитуриент над ним издевается, хотя парень клялся, что и в мыслях не держал. В «Щуке» молодого человека сразу же спросили, как он собирается стать артистом с такой невзрачной внешностью. Видимо, в тот год у них был перебор Аленов Делонов, да и отбор проводили исключительно по внешним данным.
Ну а потом вроде наладилось. После «Большой перемены» пришла слава. Прогульщик и весельчак Генка Ляпишев с его «Ходишь, ходишь в школу, а потом — бац — и вторая смена!», хоть и скучно перевоспитался к концу согласно требованиями советской драматургии, все равно влюбил в себя всех, кто смотрел фильм. А смотрела вся страна. В этом юном лоботрясе было столько неподдельного, не наигранного обаяния, столько наивного, совсем детского гонора, что уверенность в прекрасном будущем молодого актера казалась беспрекословной. Но почему-то следующие почти десять лет шла череда необязательного.
Режиссер Светлана Колганова пригласила Проскурина в свою короткометражку «Родительский день», где Виктор Алексеевич сыграл наконец того, кого и должен был играть всегда, — человека вроде бы неприметной внешности, но твердокаменного характера, невидимых глубин и немыслимого мужского обаяния. Колганова первой по-настоящему рассмотрела уникальность Проскурина, и ничего удивительного, что не смогла перед всем этим устоять — после «Родительского дня» она уже носила фамилию Проскурина. Эта роль в небольшом фильме — чистейшая жемчужина, хоть и мало кому известная.
В кино у Виктора Алексеевича было еще две по-настоящему «жемчужных» роли — Германн в «Пиковой даме» Игоря Масленникова и Вожеватов в «Жестоком романсе» Эльдара Рязанова. Вася Вожеватов, такой теплый в начале фильма, друг детства, товарищ по играм, в исполнении Проскурина на глазах меняется от эпизода к эпизоду, на примере одного человека и одной истории из жизни показывая такую привычную житейскую драму, как предательство. И Германн — может, не самый выдающийся Германн всех времен и народов, довольно хрестоматийный, но сыгранный на такой трагической ноте и с таким сильным ощущением растерянной по дороге к удаче жизни. Это был самый настоящий, неразменный Проскурин.
Он должен был стать лицом поколения. У него все для этого было — талант, темперамент, внутренний огонь, который только надо было раздувать и беспрестанно поддерживать, не давать ему погаснуть. Возможно, его обаяние было не таким очевидным, как у Олега Янковского или Александра Абдулова, — тех, кто волею судьбы, кино, таланта и Марка Захарова стали олицетворением актерского послевоенного поколения. Среди них — Александр Збруев, постарше, но ассоциирующийся с той же когортой. Почему Проскурин не стал — можно только гадать. Наверное, все-таки, в отличие от Янковского, Абдулова, Збруева, в нем наряду с мужским актерским обаянием жила та вечная настороженность ранимого, которую многие считали подозрительной. Вроде как обаяние с оговоркой.
Проскурина должны были снимать, рвать на части, зазывать и лелеять. А он так и не сыграл своей главной, заветной, мощной роли, равновеликой его таланту. И от этого совсем больно. Очень уж жестокий романс эта актерская жизнь.
