Глава 15. Преемник-1999
Часть 9
Тем временем война в Чечне начинала приобретать все более ожесточенный характер. Так, например, 7 октября, российские ВВС нанесли авиационный ракетно-бомбовый удар по чеченскому селу Элистанжи, неподалеку от Ведено. В этот момент в селе не находились какие-либо военные подразделения чеченцев или объекты, которые можно было бы принять за военные. В ходе атаки стояла ясная погода, и жители села отчетливо видели российские самолеты.
В результате атаки была разрушена сельская школа, а также частные дома. Эта бомбардировка привела к очень тяжелым последствиям. Все жертвы этой бомбардировки были гражданскими лицами и их общее число составляет не менее 95 человек: 35 убитых и 60 раненых.
Вот выдержка из жалобы российского “Комитета против пыток” в Европейский Суд по Правам Человека (ЕСПЧ): “Среди погибших 10 человек являлись детьми от грудных младенцев до 14 лет включительно (7 мальчиков и 3 девочки), 7 человек — стариками от 61 года и старше (3 мужчин и 4 женщины). Среди раненых и искалеченных на момент трагедии 23 человек являлись детьми от грудных младенцев до 14 лет включительно (12 мальчиков и 11 девочек).”
Чеченцы тоже не оставались в долгу. Уже на следующий день 43-летний боевик Ахмед Ибрагимов (житель станицы Мекенская, Надтеречного района), собственноручно расстрелял 34 русских жителя станицы, в том числе 3 детей, а также 1 турка-месхетинца. Причиной убийства стал отказ одного из жителей рыть окопы. Через 2 дня после массового убийства местные старейшины выдали Ибрагимова родственникам погибших. На станичном сходе его забили до смерти палками и ломами. Местный мулла запретил хоронить убийцу.
Такие эпизоды не были единичными и не были случайностью. Как и Первая чеченская война, Вторая тоже не делалась в белых перчатках. Разумеется, вскоре многие такие случаи стали достоянием гласности и на Западе поднялась волна протестов против вторжения российских войск в Чечню.
Но Клинтон помнил свой последний разговор с Ельциным и американская администрация пока воздерживалась от публичной критики действий российской армии. Российское же руководители (прежде всего Ельцин и Путин) оставались непреклонны и говорили, что с террористами будет покончено раз и навсегда и никакие протесты общественности как в России, так и на Западе помешать этому не смогут.
15 октября, генерал Шаманов вошел со своими десантниками в Чечню из Ингушетии и пошел прямиком в горы, а к 16 октября вся равнинная часть Чечни к северу от Терека была занята федералами. Через два дня, 18 октября, наступающие с севера федеральные войска форсировали Терек. Так со второй половины октября российская армия начала наземную операцию уже на подступах к Грозному и в горных районах Чечни.
20 октября Путин впервые прилетел уже непосредственно на территорию Чечни. Всем в тот момент было понятно, что он полностью вовлечен в руководство военной операцией. В этот же день Ельцин неожиданно решил активизироваться и назначил в санатории “Русь” в Завидово (где он в то время, видимо, отдыхал) встречу со всеми главами силовых ведомств.
По официальным источникам, на этой встрече обсуждалась ситуация на Северном Кавказе, ход “контртеррористической операции”, расследование взрывов домов в российских городах а также предстоящий саммит ЕС - Россия в Хельсинки и саммит ОБСЕ в Стамбуле (на которых, судя по поступающей информации, некоторые представители западных стран хотели предъявить России претензии по поводу неизбирательных ударов по чеченским городам и селам и связанных с этим жертвах среди мирного населения).
Пресса сразу же обратила внимание на то, что такое важное совещание Ельцин решил провести без премьера, который именно в этот момент находился в Чечне.Телекомпания НТВ так прокомментировала информацию о совещании в Завидово: “...
Довольно неожиданное и странное совещание Верховного Главнокомандующего с силовиками… в отсутствие премьера, где Ельцин продемонстрировал “кто в доме хозяин” и кто руководит войной в Чечне поставило под вопрос степень влияния Путина на военных и их зависимость от Путина…”
Вряд ли это совещание Ельцин решил провести, чтобы действительно обсудить и решить какие-то содержательные вопросы. Тем более, что само место совещания (санаторий в Завидово) традиционно ассоциировалось у знающих ельцинские привычки людей с местом проведения его раблезианских застолий. Скорее всего это был действительно очередной пароксизм ельцинского страха за его власть. Хорошо известно, что Ельцин периодически устраивал такого рода демарши, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, кто главный начальник в России.
Видимо и в этот раз, ему на мгновение показалось, что Путин уже почти полностью перехватил у него бразды правления страной и Ельцин решил показать своему молодому преемнику, что именно он президент России и власть Путина все еще в его руках.
Другой вероятной причиной встречи Ельцина с силовиками, являлась необходимость “сверить часы” перед предстоящим (вторым) саммитом ЕС - Россия, который должен был пройти через два дня (22 октября) в Хельсинки. Действительно, к тому моменту стало окончательно ясно, что тяжелого разговора с европейскими лидерами о событиях в Чечне на этой встрече не избежать и поэтому Ельцин решил заранее хорошенько к нему подготовится.
Однако, тема встречи Ельцина с силовиками и подготовка к саммиту ЕС - Россия в Хельсинки уже на следующий день были вытеснены из информационного пространства намного более серьезным происшествием: 21 октября федеральные войска ударили по Грозному тактическими ракетами “Точка-У”. Всего было выпущено пять ракет. Основной удар пришелся по городскому рынку. По данным Associated Press в результате этого обстрела были убиты 118 и ранены более 400 мирных жителей. Власти Чечни сообщили о 137 убитых. Позже поступили уточненные данные. Общее число убитых превысило 200 человек. Количество раненых от 400 до 600 человек.
Российские власти до сих пор отрицают свою причастность к этой трагедии. Одни силовые ведомства говорят о намеренной провокации самих чеченских боевиков, другие о случайном взрыве склада с боеприпасами, который эти боевики специально разместили на городском рынке, чтобы исключить обстрел этого склада со стороны федералов. Однако имеющиеся доказательства (показания свидетелей, фотографии, обломки ракет и т.д.) однозначно свидетельствуют в пользу версии о том, что это был удар федеральных сил.
Известие о ракетной атаке по Грозному мгновенно разлетелась по всему миру. Реакция европейцев была вполне предсказуема и не сулила Ельцину ничего хорошего. В таких обстоятельствах он принял решение не ехать в Хельсинки, а послать вместо себя находящегося в Чечне Путина.
Здесь следует сразу оговориться, что реальные причины, по которым вместо Ельцина на встречу с европейскими лидерами отправился Путин - никак Кремлем не объяснялись. Возможно, в рамках продолжения “презентации” Путина как преемника, это предполагалось изначально и встреча Ельцина с силовиками в Завидово не имела к этому никакого отношения. Возможно, Путин заменил Ельцина в последний момент, когда стало ясно, что в Хельсинки Ельцина ждет тяжелый разговор, которого он хотел бы избежать. А возможно, все объясняется тем, что после “мальчишника” в Завидово Ельцин был просто не в состоянии никуда лететь. Но все эти предположения ничего по-сути не меняют, и факт остается фактом: вместо Ельцина на саммит на высшем уровне ЕС - Россия прямиком из Чечни прилетел Путин.
Естественно, сразу по приезду в Хельсинки пресса набросилась на него с вопросами о ракетной атаке на Грозный, про жертвы среди мирного населения и т.д. Премьер мужественно терпел все упреки и старался выглядеть сдержанным и невозмутимым. Он раз за разом повторял одно и то же: “Международное сообщество решительно настроено на борьбу с терроризмом. И мы очень благодарны нашим партнерам за эту поддержку.
” Но, справедливости ради, нужно сказать, что в этот раз из уст европейских лидеров никаких слов поддержки услышано не было.
Тем не менее, благодаря настойчивости Путина, вся заранее намеченная программа визита, которая предполагала обсуждение дальнейшего сотрудничества ЕС и России и возможного сценария интеграции России в европейские институты была выполнена, но лишь формально. Коммюнике по результатам саммита в этой части получилось малосодержательным, а европейские партнеры каждый раз выражали лишь “глубокую озабоченность” по поводу того, что происходит в Чечне и призывали Кремль начать политическое урегулирование. Попросту говоря - к прекращению боевых действий и переговорам с Масхадовым.
На итоговой пресс-конференции Путин заявил, что “... Россия не будет решать вопросы политического характера военными средствами. Статус Чечни будет определен только в процессе переговоров. Но у нас есть проблема с кем говорить, кого считать легитимным.”
Тогда на это мало кто обратил внимания, но во время этого визита Путин впервые высказался на тему о том, на кого Россия предполагает делать ставку в процессе мирного урегулирования в Чечне. И речь у него шла не о каком-нибудь марионеточном промосковском парламенте или собранном неизвестно из кого “правительстве в изгнании”. Путин прямо говорил о полевых командирах, которые не принимали участия в боевых действиях в Дагестане и не поддерживали ваххабитов.
Путин сказал по этому поводу так: “Хочу обратить ваше внимание на то, что уже после выборов Масхадов практически утратил контроль и де-факто он не руководил Чечней. Де-факто Чечня была разбита на отдельные территории, во главе которых встали так называемые “полевые командиры”. Можно ли их назвать легитимными? Мне трудно сказать… Но они фактически контролируют территорию, контролируют ситуацию и имеют под ружьем значительные формирования вооруженных людей. Некоторые из них провели уже выборы в своих районах… Кое-кто считает, что он является лидером, признанным и легитимным. Вот все это нам нужно будет оценить, выбрать тех людей, у которых нет на руках крови, и с ними работать.
Уничтожать мы намерены только тех, кто запятнал себя преступлениями в Дагестане, взрывами в Волгодонске и Москве. Сейчас они скрываются в Чечне и их России не выдают. Но мы их получим. Вот когда мы их получим и предадим суду, мы и будем говорить с людьми, которые реально контролируют ситуацию в Чечне.”
Пресса и политики тогда высказывали сомнения в существовании реальных полевых командиров, которые смогут отойти от Масхадова, выдать Басаева, Хаттаба и других экстремистов. Они считали, что это лишь попытка успокоить западную общественность и политиков и представить им некий план политического урегулирования, которого, на самом деле, пока нет.
Журналисты преследовали Путина до самого аэропорта. Перед самым отъездом, отвечая на вопрос финской журналистки, почему он не хочет прекратить боевые действия и начать переговоры, он сказал: “Представьте себе, что некоторые бандиты произвели бы взрывы домов в крупнейших городах Финляндии. Разве вы задали бы вопрос своим политическим деятелям будут ли они вести переговоры с этими людьми?”
По общему мнению, Путину в этот раз не удалось заручиться поддержкой лидеров ЕС в отношении действий России в Чечне. Но и Европа тоже не преуспела в том, чтобы убедить Россию прекратить боевые действия и начать переговоры. В целом, можно прямо сказать, что Ельцин, отправив Путина в Хельсинки, избавил себя от многих неприятных минут и премьер стоически принял на себя удар, который вообще-то должен был достаться президенту.
Пока Путин в Хельсинки отбивался от европейских политиков и прессы, в Москве разгорались предвыборные страсти. Лидеры блока “Отечество - Вся Россия” (ОВР) решили, что настала пора перейти к прямой атаке на Кремль.
21 октября Председатель координационного совета блока "Отечество - Вся Россия" Примаков публично отказался от встречи с президентом Борисом Ельциным.
В интервью дружественному ОВР телеканалу НТВ Примаков объяснил, что считает встречу нецелесообразной, поскольку не разделяет политику, проводимую окружением президента. Он объяснил свое решение так: "Действительно, раздался звонок из Кремля, во время которого было сообщено, что назначена эта встреча… Но я думаю, что в условиях, когда окружение президента проводит политику, с которой я ни в коей мере не хочу себя ассоциировать, ни в коей мере разделять ее я не могу, такая встреча нецелесообразна".
В этот же день высказывание Примакова прокомментировал пресс-секретарь президента Дмитрий Якушкин. Он, в частности, заявил: "Евгений Максимович, видимо, ошибся - его на встречу в Кремль приглашал президент, а не "какое-то окружение", как он выражается". Он также отметил, что насколько ему известно, "желание встретиться ранее высказывал сам Евгений Максимович". Но, видимо, в том и состоит искусство политики, что попросить встречу можно в частном порядке, а отказаться от нее - явно и публично…
Кремль тоже не остался в долгу и с помощью подконтрольных ему СМИ всю осень раздувал в прессе кампанию против лидеров ОВР, обвиняя, например, Лужкова в организации убийства в 1996 году американского предпринимателя Пола Тейтума, с целью захвата его доли (40%) в гостинице “Рэдиссон-Славянская”.
Это довольно запутанная история достойна отдельного романа, но, к сожалению, она не является темой этой книги и поэтому нет нужды подробно на ней останавливаться. Скажу только, что после гибели Тейтума его доля, таинственным образом, действительно оказалась в собственности мэрии Москвы.
Но главным объектом нападок стал Примаков. После того как он отказался встречаться с Ельциным, вечером в воскресенье, 24 октября, в итоговой программе Сергея Доренко на ОРТ обвинил Примакова в организации покушения на президента Грузии Шеварднадзе. При этом Доренко ссылался на соответствующее заявление бывшего директора Агентства национальной безопасности США Уильяма Одома (которое действительно имело место).
Кроме этого, Доренко объяснил отказ Примакова от встречи с Ельциным не какими-то политическими разногласиями, а тем, что Примакову недавно в Швейцарии была проведена дорогостоящая операция по замене тазобедренного сустава. И поэтому он просто не в состоянии приехать на встречу с Ельциным.
Доренко так красочно живописал детали этой операции и показывал такие натуралистичные видео как делается замена тазобедренного сустава, что у зрителей сложилось четкое представление, что Примакову чуть ли не отрезали ногу. Потом Доренко еще долго разговаривал с врачами, которые проводят подобные операции, а в конце передачи сделал вывод об отвратительном состоянии здоровья Примакова и о том, что он без пяти минут прикованный к постели инвалид.
Взбешенный Примаков дозвонился прямо в эфир идущей параллельно на канале НТВ программе “Итоги” Евгения Киселева и между ними состоялся следующий диалог, который в воскресный вечерний прайм-тайм шел на всю страну:
“Евгений Киселев (К): Евгений Максимович, вы слышите меня?
Евгений Примаков (П): Я вас хорошо слышу. И очень удовлетворен тем, Евгений Алексеевич, что вы еще в эфире. Поэтому я имею возможность как-то отреагировать на программу, которую только что смотрел.
К: Вы имеете в виду нашу программу?
П: Я имею в виду программу широко известного своей "правдивостью, доброжелательностью и бескорыстием" Доренко.
К: Угу.
П: Он сказал, что я тяжело болен и мне предстоит серьезная операция. Должен успокоить всех своих многочисленных друзей: это абсолютно не соответствует действительности. Одновременно всех своих недругов хочу - ну, извините - разочаровать. Чувствую себя превосходно. Предлагаю Доренко проплыть со мной любую удобную ему дистанцию. Вообще, теперь я так уверен в его медицинских познаниях, что готов пригласить к себе медицинским консультантом… (дальше идет несколько сумбурный текст про швейцарскую клинику и собственное здоровье - АК). И еще эпизод с Шеварднадзе... Вы не смотрели?
К: Нет, я, к сожалению, не могу комментировать, поскольку был в эфире и не видел программу...
П: И не надо.
Не хочу вас ни с кем сталкивать лбами.”
Решение руководства ОВР усилить публичную конфронтацию с Кремлем было вынужденным: Путин стремительно набирал популярность и его противникам нужно было что-то делать, чтобы выиграть битву за голоса. К тому моменту ситуация для коалиции Примакова и Лужкова резко ухудшилась: после подписания Путиным 13 октября постановления правительства о повышении пенсий на 15% он впервые в опросах общественного мнения занял первое место в президентских рейтингах. Так по данным фонда “Общественное мнение” на 16 октября его рейтинг составил уже 20%, что фактически уже гарантировало ему выход во второй тур президентских выборов.
Пока в Москве разгорались нешуточные предвыборные страсти, в Чечне становилось все яснее то, о чем говорил Путин в Хельсинки. 29 октября федеральные войска подошли к Гудермесу. Этот второй по величине (после Грозного) чеченский город занимает важное стратегическое положение на на пути из Грозного в Дагестан. (Через город проходит железная дорога и автомагистраль).
В то время город контролировали вооруженные отряды Ахмата Кадырова и братьев Ямадаевых. Еще 25 сентября на митинге здесь, в Гудермесе, они заявили, что не поддерживают ваххабитов, и призывают Масхадова изгнать из Чечни их проповедников, а контролируемые ими вооруженные формирования - распустить. Более того: они заявили, что поскольку они не поддерживали вторжение Басаева и Хаттаба в Дагестан, то и не собираются из-за этого воевать с русскими.
В ответ Масхадов своих указом лишил Кадырова должности муфтия Чечни (непонятно - имел ли он на это право), а к братьям Ямадаевым послал переговорщиков, которые должны были убедить их пересмотреть свою позицию и поддержать борьбу с федералами. Но его усилия оказались тщетны: переубедить их ему не удалось.
Когда федеральные войска подошли к Гудермесу Кадыров и Ямадаевы объявили город и окрестные селения свободными от ваххабизма и впустили федералов без боя. Масхадов попытался удержать город, послав туда отряд боевиков. Однако братья Ямадаевы их не впустили. К 10 ноября город и его окрестности полностью перешли в руки федеральных войск.
Считается, что столь удачный для федералов исход борьбы за Гудермес произошел, в том числе, благодаря заместителю директора ФСБ, руководителю Службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом (Вторая служба) адмиралу Герману Угрюмову, который вел все предварительные переговоры с Кадыровым и Ямадаевыми.
(Через полгода Угрюмов проведет еще одну успешную операцию - захват “героя” Первомайска Салмана Радуева, а в мае следующего, 2001 года, в возрасте 52 лет, скоропостижно скончается у себя в кабинете с загадочным диагнозом “множественные микроинфаркты сердца”).
Разумеется, не все города доставались федералам так же легко, как и Гудермес. Чаще их приходилось штурмовать. Для этих целей российское командование широко использовало артиллерию, а самое главное - боевую авиацию. В результате, к сожалению, росли и сопутствующие потери (collateral damage) среди мирного населения. Соответственно, критика действий федеральных сил в Чечне как со стороны оппозиции внутри страны, так и на Западе только нарастала.
Но, тем не менее, тактика “переманивания” полевых командиров и местных авторитетов давала свои плоды. 18 ноября подразделения генерала Шаманова без единого выстрела заняли Ачхой-Мартан. Выступивший на митинге перед жителями селения Шаманов подчеркнул, что зачистка этого населенного пункта проводится не будет, поскольку местные жители сами выгнали из него всех боевиков.
После этого стало ясно, что в Хельсинки Путин вовсе не импровизировал, а рассказывал журналистам реальный план, которому предполагал следовать в Чечне. Оказалось, что лояльные Москве полевые командиры и старейшины - это не выдумка, они действительно существуют и на них можно опереться.
Всю осень, пока в Чечне разгоралась война, это сопровождалось бурной политической активностью Кремля на международной арене.
Через неделю после визита в Хельсинки, 1 ноября, Путин снова полетел за границу, на этот раз - в Осло, для участия в мероприятиях, посвященных памяти премьер-министра Израиля Ицхака Рабина. (Рабин активно участвовал в мирном диалоге между палестинцами и Израилем, начатом в норвежской столице пять лет назад).
Характерно, что во время этой поездки пресса атаковала Путина уже не так интенсивно, как в Хельсинки. Это, прежде всего, объяснялось темой визита: четырьмя годами ранее Рабин был убит террористом и это обстоятельство давало Путину хорошую позицию для отражения журналистских атак.
Но главная причина, почему Путин, бросив все дела, поехал в Осло заключалась в том, на эти мероприятия приехал также и Клинтон, с которым у Путина состоялась неформальная встреча. Сопутствующие потери среди мирного населения в Чечне не стали главной ее темой. Хотя Клинтон, конечно, не обошел стороной эту проблему и сделал ряд публичных заявлений.
Но содержательно, по поводу войны в Чечне, они обсуждали лишь нарушение Россией договора о сокращении вооруженных сил в Европе (речь шла, разумеется, о превышении численности федеральных войск на Северном Кавказе). Кроме того Клинтон рассказал о планах США по развертыванию новой системы противоракетной обороны (ПРО).
В ельцинских мемуарах “Президентский марафон” так описывается этот момент: “...Как только началась операция в Чечне, я сразу понял: вот теперь-то и настал "момент истины" для наших отношений с Западом! Теперь попытаются нас прижать по-настоящему!
... Вернувшись с международной конференции в Осло, где уже активно обсуждалась чеченская тема, Путин рассказал мне о забавном эпизоде. Прощаясь, Клинтон ему сказал: "До скорой встречи в Стамбуле, Владимир!" "Нет, мы с вами в Стамбуле не встретимся, - заметил Путин. - Туда поедет Борис Николаевич".
"О Господи, только этого не хватало!" - схватился за голову Клинтон.
Путин смеялся, рассказывая мне эту историю, а смотрел испытующе. Да, в Стамбуле нас ожидали тяжелые минуты. Готов ли я к ним - и морально, и, главное, физически?
На всякий случай к поездке стал готовиться и Путин. Но мы оба знали: ехать должен только я!
... Биллу не очень хотелось встречаться со мной в Стамбуле. Западные страны готовили крайне жесткое заявление по Чечне. И все об этом прекрасно знали. По сути дела, начинался новый этап изоляции России. Этому надо было помешать во что бы то ни стало…”
18 - 19 ноября в Стамбуле состоялся саммит ОБСЕ на уровне глав государств. На этот раз Ельцин лично возглавил российскую делегацию. Видимо ему не очень понравилось как приняли Путина в Хельсинки и он решил показать класс. Заранее зная критический настрой большинства лидеров западных государств по поводу действий России в Чечне, Ельцин решил, что лучшая защита это нападение и первым перешел в атаку.
Он сразу взял быка за рога и в самом начале саммита, выступая вторым (еще до Клинтона, Шредера и Ширака), резко обрушился на попытки мирового сообщества критиковать Россию. Ельцин заявил, что "мы никому не позволим критиковать Россию за ее действия в Чечне, а попытки запустить мирный процесс в Чечне и переговоры с террористами, это не одно и тоже. Попрошу на этот счет не заблуждаться: мы никогда не пойдем на переговоры с террористами".
Он несколько раз повторил, обращаясь своим западным коллегам: "Вы не имеете права критиковать Россию за Чечню... Мы не приемлем рецепты так называемых объективных критиков России. Те, кто так и не понял: мы просто обязаны вовремя остановить распространение раковой опухоли терроризма... Никаких переговоров с бандитами и убийцами не будет"
В конце своего выступления он резко осудил попытки навязать России концепцию "гуманитарного вмешательства" Запада, и сказал, что это "гуманитарное вмешательство" уже имеет прецедентом агрессию НАТО во главе с США против Югославии.
Очевидно, что все это были домашние заготовки и Ельцина еще в Москве накрутили мидовцы и доблестные спецслужбы (под чутким руководством Путина и Волошина).
Впрочем, было очевидно, что Ельцин вполне разделяет этот критический по отношению к “гуманитарному вмешательству” Запада настрой своих коллег и помощников.
Конечно же, такой резкий выпад в адрес США и НАТО не мог остаться без ответа. Через некоторое время слово взял Клинтон. Он начал с того, что США и Запад поддерживают действия России против терроризма и уважают ее право на сохранение своей территориальной целостности, но потом заявил, что тем не менее, действия России несоразмерны угрозе. (Этот тезис потом повторили практически все европейские лидеры).
Клинтон сказал также, что "я не могу пройти мимо критики моего друга президента Ельцина в адрес операции НАТО против Югославии, которую возглавляли США, и не могу не сделать замечание". Он привел в пример ситуацию в Боснии, когда мировое сообщество четыре года медлило и в результате этого 2,5 миллиона человек стали беженцами, а 250 тысяч были убиты. “В Косово мы сумели достичь того, что беженцы возвращаются в свои дома" - заявил он.
Затем Клинтон продолжил, обращаясь уже непосредственно к Ельцину: "Мой друг Борис, один из самых выдающихся эпизодов моей личной жизни как гражданина мира - то время, когда вы выступали на танке в 1991-м году, и речь шла о том, что ваши противники хотят отнять свободу у вашего народа, а вы ответили, что "это может быть только, если вы меня убьете". Так вот, не можете ли вы себе представить, что тогда мы должны были относиться к этому, как к внутреннему делу России?"
В целом претензии западных лидеров к России не были чем-то из ряда вон выходящим и предвзятым отношением именно к ней. Такого рода позиция характерна для большинства подобных ситуаций, когда борьба с террористами (сочувствующие им общественные деятели называют их повстанцами, борцами за свободу и т.д.) приводит к жертвам среди мирного населения. Достаточно вспомнить непрекращающиеся претензии либеральной общественности Запада к действиям израильских военных в отношении палестинских арабов.
Эмоциональная ельцинская реакция тоже была достаточно предсказуемой. Другой от него и не ждали. Вскоре аналогичным образом реагировал и президент США Джордж Буш-младший на теракты в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года. Именно после этого США и их союзники начали военные операции в Афганистане и Ираке, которые тоже привели к гибели большого числе мирных жителей.
Но в данном случае интересно то, что публичными дискуссиями дело не ограничилось и в личной встрече на полях саммита с Клинтоном, Ельцин продолжил свою линию. Вот выдержки из стенограммы их встречи:
“Ельцин (Е): Так, Билл, что ты скажешь о лагерях здесь, в Турции, которые готовят боевиков для Чечни? Это же вы их контролируете? Мне известны подробности. Министр Иванов дал мне карту. Я хочу показать тебе на ней, где обучают наемников, которых потом отправляют в Чечню. Они вооружены до зубов. (Ельцин вынимает карту Турции и передает ее по кругу.) Билл, это твоя вина. Я говорил Демирелю (тогда - президент Труции - АК) вчера, что завтра отправлю сюда главу СВР, и мы покажем, где расположены лагеря. Эти лагеря не имеют государственной лицензии. Их финансируют НКО и религиозные организации. Но, знаешь, если бы это было в России, и был лишь один такой лагерь, я бы вышвырнул их всех и посадил этих бандитов на электрический стул.
Клинтон (К): Возможно, Демирель сможет тебе помочь.
Президент Ельцин: Он должен. Завтра, когда я вернусь, я отправлю сюда главу Службы внешней разведки…
Потом они ведут длинный диалог по поводу ограничений ядерных и обычных вооружений, в ходе которого Ельцин вдруг заявляет Клинтону:
Е: Ты уже слышал мое заявление о ядерных вооружениях и о запрете ядерных испытаний? Я только что подписал закон о ратификации нового соглашения по договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний. Правильно я говорю, министр Иванов?
Министр Иванов: Вы подписали документы для рассмотрения Думой договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний.
Е: Как бы там ни было, я утвердил все…
Повисает неловкая пауза…
Через некоторое время Ельцин резко меняет тему разговора:
Е: …Попрошу тебя об одном. Оставь Европу России. США ведь не в Европе. Европа должна быть делом европейцев. А Россия наполовину Европа и наполовину Азия.
К: Так тебе еще и Азия нужна?
Е: А то, Билл. Когда-нибудь нам придется и это все обсудить и прийти к соглашению.
К: Не думаю, что европейцам это очень понравится.
Е: Не всем. Но я европеец. Я живу в Москве. Москва находится в Европе, и мне это нравится. Можешь брать все остальные государства и обеспечивать им безопасность. А я возьму Европу и буду обеспечивать безопасность ей. Вернее, не я, а Россия.
Мы покончим с этим конфликтом в Чечне. Я не сказал всего, о чем думал. Я слушал тебя внимательно. Я передохнул заранее. А потом слушал тебя от начала и до конца. Я даже могу повторить все, что ты сказал. Билл, я говорю серьезно.
Предоставь Европу самой себе. Европа еще никогда не была такой близкой к России, как сейчас. У нас с Европой нет разногласий, разве что по Афганистану и Пакистану, который, кстати, обучает чеченцев….
Ельцин снова заговорил о чеченских боевиках:
Е: Это бандиты, головорезы и убийцы. Они насилуют американок. Они отрезают уши и другие части тела заложникам. Мы боремся с такими террористами. Не надо обвинять Россию, что мы поступаем слишком жестко с такими людьми…”
В конце разговора речь пошла о Путине:
К: Кто победит на выборах?
Е: Путин, конечно. Он преемник Бориса Ельцина. Он демократ и хорошо знает Запад.
К: Он очень умный.
Е: Он жесткий человек. У него есть внутренний стержень. Внутри он жесткий, и я сделаю все возможное для того, чтобы он победил,— законными способами, естественно. И он победит. Вы будете работать вместе. Он будет продолжать ельцинскую линию в развитии демократии и экономики и расширит связи России. У него есть для этого энергия и мозги. Спасибо, Билл.
К: Спасибо, Борис. Приятно было с тобой повидаться.”
Из этой стенограммы видно, что Ельцин был достаточно напорист, если не сказать - агрессивен. Но в том же время очевидно, что осенью 1999 года он жил в каком-то своем мире, в котором Россия уже ратифицировала договор о всеобъемлющем запрещении испытаний ядерного оружия, в то время как в тот момент Ельцин всего лишь подписал документы о направлении этого договора на ратификацию в Государственную думу.
(Что касается этого договора, то он был подписан Ельциным еще в 1996 году и с тех пор так и не был ратифицирован. Его ратификация состоялась лишь летом 2000 года (уже с другим президентом и другой Думой). Важно также отметить, что в 2023 году Россия вышла из этого договора).
Так же Ельцин был уверен, что в ходе военной операции в Чечне федеральные силы не потеряли ни одного солдата. В то время как на самом деле к тому моменту потери федералов уже составили около 600 человек убитыми, а за все время Второй Чеченской войны только по официальным данным было убито около 8 тыс. российских военнослужащих. Общие же потерь с обеих сторон (включая мирное население) составили около 40 тыс. человек.
Но в сознании Ельцина бескровная операция в Гудермесе причудливым образом превратилась в вообще полное отсутствие потерь в федеральных войсках. Но зато появились какие-то изнасилованные американки с отрезанными ушами и т.д.
Но, на мой взгляд, самое важное в этом разговоре - это ельцинское предложение Клинтону “отдать ему Европу”. Это был такой крик души, невольное изложение своей мечты о России, которая доминирует в Старом Свете, вытеснив оттуда Америку. Лишь такая роль России казалось Ельцину достойной ее. Именно на такое место Ельцин хотел бы привести Россию. Но он наверняка к тому моменту уже понимал, что за оставшиеся ему месяцы, это сделать совершенно немыслимо, поэтому для реализации этого замысла ему нужен преемник. И, как видно из этой стенограммы, он был уверен, что Путин - это именно тот человек, который в состоянии решить эту задачу.
Я уже писал о том, что Ельцин ужасно страдал от того, что коммунисты обвиняли его в развале Советского Союза. Он всеми силами старался вернуть России ту роль, которую играл на международной арене СССР.
В частности, именно поэтому, осенью 1991 года, в самый тяжелый момент, когда казалось, что экономика России вот-вот развалится, он не задумываясь взял на нее обязательства погасить весь внешний долг Советского Союза в обмен на правопреемство и место постоянного челена Совбеза ООН (хотя для этого никакого признания внешнего долга и не требовалось).
Думаю, требование Ельцина “отдать ему Европу” было спонтанным, ни с кем не согласованным шагом. Одним из тех сюрпризов, которые он так любил преподносить не только своим визави, но и членам его же делегации, с которой он приехал на переговоры. Нетрудно представить себе лица Иванова и Сергеева, когда они услышали это ельцинское предложение. Скорее всего этот его пассаж (как и его повышенная агрессивность) опять был следствием того, что перед встречей он успел основательно “взбодриться”. Нужно отдать должное Клинтону. Он терпеливо слушал Ельцина и не перечил ему. Впрочем, все присутствующие, наверняка, все понимали и поэтому старались быть снисходительными.
Ельцин придерживался, разумеется, очень высокого мнения о своих дипломатических талантах вообще и о результатах своей поездки в Стамбул в частности. В “Президентском марафоне” он описал это так: “... Клинтон чувствовал, что я буду резок, с первых секунд: он вошел "неправильно", не в те двери, которые были положены по протоколу, и пошел через весь зал, метров сто, стал здороваться со всеми, улыбаться, дал понять всем, кто в этом зале хозяин.
Я показал ему на часы: "Опаздываешь, Билл!" Он улыбнулся. Ну вот. Уже легче.
Почти кожей ощутил: весь огромный зал как будто усыпан осколками недоверия, непонимания. Начал читать текст, максимально вкладываясь в каждое слово. И понимал, что каждое слово попадает в цель.
На меня смотрели живые лица, одни осуждали, другие выражали свое полное одобрение. Ширак и Шредер сидели с тяжелыми лицами. Такого напора они явно не ожидали.
И Германия, и Франция заняли по поводу чеченской проблемы наиболее жесткую позицию. Я понимал, что оба лидера вынуждены следовать в фарватере общественного мнения в своих странах. После окончания встречи Ширак подошел ко мне, сказал, что очень хотел бы поговорить втроем - я, он и Шредер. Хотя бы полчаса. Это был их последний шанс добиться каких-то уступок от России. "Нет, - твердо сказал я. - У нас еще будет время".
Общая резолюция встречи в Стамбуле не обходила стороной чеченскую проблему, но главное - в заявлении не прозвучало жесткого осуждения нашей позиции в Чечне, как это планировалось. Ширак выглядел на подписании не очень здорово. Я отказался даже от пятиминутной встречи с ним. Считал, не время. Пусть подумает о своей позиции.
Это была победа… Важная международная победа России. Из Стамбула летел с двойственным чувством. С одной стороны - огромная радость, что дело сделано. И сделано мной. С другой стороны - какая-то пустота, грусть. Встреча-то, наверное, последняя. Закончилось мое, "ельцинское", десятилетие в международной политике…”
Через несколько лет Строуб Тэлбот, личный друг Клинтона, работавший в то время заместителем госсекретаря и курировавший Россию (поэтому прекрасно знавший все, что происходило в то время в Кремле и Белом Доме), расскажет в фильме “Ельцин и водка”, снятом для канала “Discovery”: “... к счастью у президента Клинтона был некоторый личный опыт общения с алкоголиками в своей собственной семье. Его отец был настоящим алкоголиком и президент сам говорил об этом время от времени.
Я помню его слова где-то в начале его президентства, когда мы, его советники, пришли в ужас, когда увидели в каком состоянии Ельцин был однажды. Президент Клинтон чуть ли не высмеял нас и сказал: “Да ладно, я к такому привык. Этот парень - просто кандидат на крепкую любовь и я знаю как общаться с людьми в таком состоянии”.
Он так и сделал. И в последующие восемь лет мы только и занимались тем, что он прежде всего старался организовать переговоры с Борисом Ельциным в то время дня, когда это представляло наименьшие проблемы.
А если проблемы такого рода по каким-то причинам все-таки возникали, он просто относился к этому с юмором и ждал до следующего утра.
Президент Клинтон считал, что с Борисом Ельциным нужно встречаться как можно чаще, даже если это значило проехать полмира, даже если это значило оставить Вашингтон в такое время, когда из Вашингтона было не очень просто уехать. Даже если это означало нарушение протокола кому куда первым идти. Президент Клинтон буквально предпочитал пройти лишнюю милю чтобы сесть лицом к лицу с президентом Ельциным, чтобы сделать свою работу”.
В 2002 году Тэлбот выпустит мемуары, в которых напишет: "...Три года тому назад президент России Борис Ельцин предлагал президенту США Биллу Клинтону устроить очередную встречу на высшем уровне на подводной лодке (летом 1999 года - АК). Во время одной из своих последних встреч с американским президентом Ельцин очень долго не мог вспомнить фамилию своего премьера…
На пленарных заседаниях с большим числом присутствующих по обе стороны стола Ельцин играл решительного, даже властного лидера, который знает, чего он хочет, и настаивает на получении этого. Во время же закрытых встреч он становился восприимчив к уговорам и увещеваниям Клинтона. Затем во время заключительных пресс-конференций Ельцин из кожи вон лез, чтобы скрыть, как уступчив он был за закрытии в дверями…»
