В ходе очередной боевой операции этот человек был ранен, сколько-то времени провёл сначала в госпитале недалеко от части, потом – в больнице на родине. Перед возвращением на службу зашёл ко мне. Мы были товарищами с его отцом, которого он успел похоронить перед выпиской.
Ему около сорока лет, заканчивал исторический факультет, работал много где, только не по дипломной специальности. Уже заметно лысоват, а бородка пока сплошь чёрная и густая, глаза спокойные. Назову его Борисом. Кое-что рассказывал о своих давних и недавних боевых приключениях. Вот что діється на свете: то, что было год-полтора назад, уже считается давним.
Я жадно его расспрашивал, довольный, что человек хоть что-то рассказывает, в отличие от всех, с кем пришлось до сих пор встречаться. Я говорю о нюхавших пороха. Так их и узнаю: помалкивает – значит нюхал своим, а не чьим-то носом. Этот оказался исключением: и нюхал своим носом, и рассказывает своими словами.
Он доброволец, служит рядовым в спецподразделении. Задания, которые оно получает, обычно, по его словам, интересные, особенно те, за которые не обязательно браться. Я не знал, что такие бывают. Да, говорит, бывают: на охотника «повоевать» – такое употребляется слово. Согласился – молодец. Попытался выполнить, но не смог – ничего страшного, хорошо хотя бы то, что остался жив для другого раза.
- Это, как я понимаю, что-то вроде происшествий, которые устраиваются во вражеском тылу? – спросил я.
- Ну, где-то так.
Ранен он был, правда, в ходе не происшествия, а полноценной операции, в которой было задействовано несколько десятков человек и даже серьёзная техника. Проникли на сторону противника в точке, где их не ждали. Борис запомнил первых двух из тех русских, которым пришлось встречать нагрянувших.
- Один не успел ничего понять. Его снесла первая очередь с баунига. Второй, честно говоря, вызывает уважение. Против него одного – два наших танка и БТР. Он открыл огонь по танку с ПКМ. Наш пулемётчик сначала перебил ему ноги. Он начал отползать по полю. Вторая очередь разорвала его пополам. Наши артиллеристы не дали подойти к нам двум русским танкам. Могли разобрать нас в два выстрела, но были вынуждены удирать, петляя по собственным полям.
Первый из двух намеченных населённых пунктов был взят быстро и без потерь, но это было только начало.
- В соседнем населённом пункте базировались четыре ихних танка. Они не давали нам покоя целый день и всю ночь. Меняешь позицию – тут же тебя засекает их дрон, и через минуту по тебе начинает работать танк с расстояния в несколько километров. Танк – это страшная зверюка. Хуже «Града». К счастью, в тот день ни одного прямого попадания не случилось. У нас не было ни одного убитого, но, правда, много раненых, включая тяжёлых.
Он вздохнул:
- И очень много контуженых. Обычная вещь. Кругом взрывы, а наши без наушников. Одни их не любят, другие забывают надевать, кто-то из понтов. Да, понты или небрежность. Забыл, например, проверить батарейки перед боем. Или слушает рацию, сдвинув наушник с одного уха, а тут вдруг прилёт. Хлоп – и контузия, настоящая или надуманная – известны и такие случаи.
Я задал ему вопрос, который показался ему одновременно и странным, и правомерным. Разве, спросил я, командиры не приказывают солдатам беречься посредством наушников? Он снова вздохнул и сказал, что и других нужных, приказов нет.
- Да почему же?!
- Да потому что у начальства нет сил и времени на все приказы и на проверку выполнения.
В стандарт солдатской экипировки наушники до последнего времени не входили, а входят ли сейчас, Борис не знает. Вообще, этот комплект редко бывает полным, а правду сказать – никогда. Наушники – это полторы-две тысячи гривен. Такую сумму солдат может себе позволить из своего жалованья. Но нужна и каска, а это уже от 6 до 20 тысяч гривен.
Я вспоминаю байки про советскую морскую пехоту во Второй мировой войне. Идя в атаку, сухопутные моряки будто бы доставали из-за пазух бескозырки.
- Могло быть где-то и такое, – говорит Борис. – По крайней мере, несколько раз за войну. Личную ярость никто не отменял. Когда знаешь, что можешь быть убит в любую минуту, а спасения не будет, то вполне можно вынуть бескозырку... Но главное все-таки – грамотная подготовка и грамотное проведение операции – и самой крупной, и самой мелкой. В целом всё решает как раз это.
Я делюсь с ним мыслью, которая мне однажды пришла в голову много лет назад, во время чеченской войны, когда пришлось побывать под обстрелами. Если бы всё, что выстреливается с обеих сторон – все пули, снаряды, бомбы, попадало в цель, то всякая война заканчивалась бы мгновенно из-за того, что не оставалось бы никого в пригодном к бою состоянии.
- Грамотность и осторожность, – повторяет Борис. – Грамотность – это часто и есть осторожность. Ночью под прикрытием своих четырёх танков в нашу дислокацию заходила русская пехота с БМП. Зашла вроде грамотно, но сунуться в бой остереглась. Почему? Оправданная с их стороны осторожность. Во-первых, они не знали, сколько нас и что при нас. А нас было только девять человек, и мы были без гранатомётов. Мы всё-таки, услышав их голоса, решили дать бой, уже приготовились, но они, видимо, посоветовались и отошли, потому что, кроме всего прочего, кругом ночь.
Когда отряд, выполнив задачу, стал выходить из взятого им населённого пункта, его подобрал БТР. Для этого он чуть-чуть сдвинулся на обочину, и тут под ним взорвалась мина. Водитель был ранен. Пришлось продолжать пеший ход. Русские танки палили вдогонку.
- Нас спас экипаж. Ребята не побоялись выехать нам навстречу под обстрелом. Подобрали всех, включая смежников. Это где-то человек пятьдесят. А то шли и поминутно валились. В МТЛБ русские пытались попасть, но ни разу не попали, слава Богу.
Он показал видео на своём телефоне. Вот современная война… Солдаты снимают друг друга в боевой обстановке. Вот сам Борис мелькнул на две секунды с трубой разведчика за спиной, вот в кадре оказался тот механик-водитель, который позже спасёт всю группу. Сразу всех забрать было невозможно, не хватало места – вернулся и забрал остальных. Второй их танк был подбит в самом начале операции. Экипаж погиб.
В продолжение всего разговора Борис отказывался садиться – говорил, прохаживаясь по комнате.
- Вы всё-таки сядьте, – сказал я ему, наконец, почти умоляюще. – Что за разговор – стоя?
Он сказал, что я могу сесть, а он всё-таки будет прохаживаться.
- Тогда и я буду стоять, – сказал я. – Странно будет, если один сидит, а другой перед ним на ногах. Это выглядит так, будто я начальник, а вас вызвал на ковёр.
В конце-концов Борис, нерешительно потоптавшись, сообщает, что у него ранение «Фореста Гампа». Это герой одноимённой американской комедии 30-летней давности. Во Вьетнаме он был ранен в место, называемое по-украински сракой, по-русски – жопой. Испокон веков во всём мире считается, что это смешно. В голову или там спину – не смешно, а в жопу – смешно.
После больницы Борис остался годным к службе в своём спецназе, но пожить и послужить некоторое время придётся стоя, а спать только на животе. Ранен он был в бою, о котором много писали. Бой был в не совсем обычных условиях, о которых не будем распространяться. Обстреливать с САУ их начали ещё минут за десять до подхода к месту назначения. Первый их танк подорвался на мине. Другой сразу накрыло ПТУРом. Убило механика-водителя. Отряд успел спешиться с первого БМБ до того, как в него попал второй ПТУР. Какое-то время прятались в заминированной лесополосе от работы САУ. Два оставшихся БМП тоже успели спрятаться в посадку, они и обеспечили эвакуацию. Несколько раненых...
Борис говорит, что в целом, по его оценке как радового участника, обе операции, следовавшие одна за другой без перерыва, были вполне грамотные. Особенно хорощо показала себя артиллерия.
- Это настоящие ангелы, скажу вам! В целом с нашей стороны я впервые вижу такую координацию по всем задействованиям.
Операцию, в которой он был так скандально повреждён, Борис называет мелко-средней. Мелкая – потому что в ней было задействовано меньше сотни личного состава, пара танков, несколько стволов артиллерии. Средней – потому что о ней было много разговора даже в России. Свою задачу подразделение выполнило не полностью, но всё же оно смогло занять выгодные позиции в густо населённой местности противника и передать их подоспевшей уже обычной, не спецназовской, части.
Не для того, чтобы ему польстить, я сказал об одной бросающейся мне в глаза особенности этой войны: не редкость встретить рядового бойца, который рассуждает о ней языком офицера.
- Это добровольцы, – кивнул он.
Я сказал также, что взрывная волна, как известно, может поражать человека не только через уши – она бьёт по всему телу, затрагивает всё в организме, но не стал развивать это положение, увидев, что он насторожился. Мне показалось, что он будет его оспаривать. Пусть остаётся при своей теории, что спасение только в наушниках, тем более, что от неё ничего, кроме пользы, быть не может.
