Один мой внутренний голос кричит изнутри в висок: “так нечестно! я хорошая! я маленькая! пожалейте меня! мне трудно! меня никто не любит! все меня бросили! я совсем-совсем одна! я не хочу ничего решать! я не хочу ничего делать! это вы во всем виноваты! я хочу на ручки!”.
Второй мой внутренний голос диктует в висок холодно и жестко: “ишь, чего захотела! Не заслужила! Посмотри на себя! Кому ты нужна! Тряпка! Хватит ныть! Ничего не доводишь до конца! Всем на тебя плевать! Достала! Уродка! Слабачка!”
Как будто они бродят по разным комнатам – внутренний ребенок и внутренний родитель – и борются за доступ к микрофону, каждый крича о своем больном. Ребенок проклинает критичного и черствого родителя. Родитель проклинает слабого и неуверенного ребенка. Ребенок ищет себе родителя – заботливого, эмпатичного, терпеливого, чуткого. Ищет в каждом партнере, ищет в немолодых родителях – и неизбежно разочаровывается. А родитель ищет себе другого ребенка – удобного, собранного, послушного, трудолюбивого, потому что этот заслуживает пинков и критики. Иначе он никогда не вырастет. Не справится – этакая кулема.
Как будто они не знали, что они есть друг у друга, там, внутри, за стеной.
Дело было вечером. Я сидела на кухне, размышляла. Я уже год, как была в разводе, дети спали, ночь, тишина. И я так устала слышать плачь этого недолюбленного одинокого ребенка внутри, что сказала себе: “эй! ты же умеешь! ты же умеешь с детьми быть терпеливой, чуткой, честной, поддерживающей! Ты же самая лучшая мама, верно? Ну так вот той девочке внутри очень нужна такая”.
И как-то так они взяли – и заметили друг друга.
Они долго говорили.
Девочка рассказала, как ей страшно, как ей нужна любовь, и как она изо всех сил пытается справиться. А внутренняя мама сказала ей то нужное, что многие годы хотелось услышать – “Прости меня. Я не видела, как тебя плохо. Я не видела, как я тебя раню. Я с тобой. Я за тебя. Я никому не дам тебя в обиду”.
И тогда девочку отпустило немного, она сказала: “Ничего, мам. Я понимаю. Ты просто переживала”.
И тогда маму отпустило немножко, и она сказала: “Ты знаешь, когда я боюсь, я тебя ругаю. У меня не всегда получается быть чуткой”.
И тогда девочка еще подросла и ответила: “Я знаю. Я иногда виню тебя, но это просто от усталости. Не всегда получается быть самостоятельной”.
Я дала себе обещание в тот вечер. Сказала его вслух в пустой кухне. “Я сама себе ребенок, и я – сама себе родитель”.
Они дружат. Когда ребенок ноет и жалуется – родитель смотрит нежно и с терпением. А когда родитель ругается – ребенок улыбается, и знает, что это он не всерьез. Они знают, что вместе они всегда прорвутся.
На моем обручальном пальце кольцо, бриллиант в платине. Я заказала его у дизайнера, сама, чтобы знать и помнить, что до всех партнеров, родителей и друзей мира у меня есть – я.
Когда мне грустно, или в голове снова начинается перепалка, я смотрю на него и вспоминаю, что я у себя – да.
Для меня та самая пресловутая “любовь к себе” – это вовсе не аффирмации про самую обаятельную и привлекательную, а про вот эту целостность. Про право им обоим быть – и ребенку, и родителю, вот такими, друг у друга Про их обещание друг другу. Про то, что когда они оба говорят друг другу хорошее, кажется, что звучит только один голос. Теплый. Спокойный. Мой.
