С другой стороны, Россия без Путина – страна счастливая. Дом просторный, город вольный. Сказано же не помню кем, что Россия будет свободной. Хотя все равно трудно сегодня представить, что когда-то она была: Россия без Путина.
Дискуссии на сей счет вспыхнули вчера, спровоцированные траурными новостями из Ташкента и твитом Мити Алешковского – известного журналиста и блогера. “Вот если сегодня умер бы Путин, – предположил коллега, обращаясь к судьбе Ислама Каримова. – Кто завтра бы пришел к власти? Думаю об этом, и становится страшно”.
Вопрос, как тут же выяснилось, был задан очень вовремя: в сети разразилась буря. Жители рунета, этот самый разделенный в мире народ, яростно между собой заспорили. Две России взглянули друг на друга: та, которой страшно без Путина, и та, которой весело.
Алешковского поддержали. Меньшинство. Алешковского прокляли. Большинство. Алешковскому было указано, причем одним из главных оппозиционных начальников, что вот Сталин умер, люди поплакали, покручинились, поужасались, а потом стали жить-поживать, словно он и не умирал. Развивая свою мысль, Алешковский сообщил, что в стране, где “уничтожена вся политическая жизнь”, после Путина “к власти придут фашисты”, и какой-то фашист на него типа обиделся: мол, а почему нас надо бояться, фашистов?.. Перед обиженным хотелось извиниться.
В общем, полемика, в ходе которой про узбеков и Каримова почти все сразу и навсегда забыли, продолжается, и это означает, что проблема по-настоящему волнует людей. Старая, в сущности, проблема, но довольно часто и горячо обсуждаемая. В силу своей неразрешимости.
Ситуация ведь и вправду беспрецедентная.
Прежде всего неясен ответ на другой, прямо противоположный вопрос: а переживет ли Россия Путина? Нет, я не возьмусь утверждать, что страна под руководством национального лидера на всех парах движется к неминуемой Третьей мировой войне, однако определенная тенденция просматривается. Причем уже давно и постоянно. Начиная с прямых угроз как бы внезапно вспылившего телевизионного диктора и кончая разного рода учениями, проверкой боеготовности в условиях военного времени и прочими мобилизационными спецмероприятиями. Короче, вопрос повисает в воздухе и круглосуточно там висит, наподобие боеголовки в стоп-кадре.
Кроме того, о судьбе России без Путина не вполне корректно рассуждать эдак вообще, без конкретики. Тут важен любой нюанс, и всякий поворот сюжета образует отдельную пьесу. Уйдет ли он по-каримовски, или как Сталин по версии Авторханова, или в результате более мягкого дворцового переворота, или просто отправится на пенсию, освободив трон для какого-нибудь окончательного преемника, а сам начнет косить под Дэн Сяопина – все это разные сценарии. И страхи, соответственно, разные, и у каждого своя драматургия.
Впрочем, Алешковский откликается на горестные вести из Ташкента, и это значит, что в своих прогнозах мы тоже можем ограничиться только одним сюжетом. Но и тут приходится блуждать в тумане, поскольку исторические аналогии, при помощи которых мы пытаемся сконструировать будущее РФ без ВВП, не работают. Сравнивать невозможно.
Единственное, что хоть как-то пробрезживает во тьме грядущего, – это культ личности ушедшего вождя. Прозреваются площади Путина, улицы Путина, памятники Путину, самолеты и линкоры, названные в его честь. Слышатся речи с высоких трибун: как говорил любимый Владимир Владимирович, зачем вам автомобиль, если у вас нет дорог? Чудятся встречи ветеранов, видевших живого президента, с юными путинятами. Мерещатся плакаты, полотна и хоругви.
Все прочее даже не мерещится, ибо не поддается политологическому анализу, основанному на понятных примерах.
После Сталина остались насмерть закошмаренные элиты, которые не хотели жить как при Сталине. После Брежнева элиты посыпались в силу объективных биологических причин, а те, что пришли им на смену, не хотели жить в маразматическом государстве, как при Брежневе, и тут уже посыпалась страна. После Путина останутся разнородные элиты, которые весьма условно можно поделить на партию бабла и партию крови, но сама по себе эта схема ничего не объясняет.
Слишком мало информации о тех и о других, что и неудивительно, если учесть, что небывалая путинская эпоха соединила в себе практику повального вранья, тотального блефа и сплошных имитаций. Так что, как правило, и не поймешь, кто там тайный либерал, а кто неизлечимый чекист, осатаневший от жадности, вседозволенности и злобы. И кто с кем будет воевать, клянясь именем Путина и претендуя на путинское наследство – в широком смысле.
Понятно лишь, что все они пожелают жить как при Владимире Владимировиче, но едва ли сумеют договориться. У собирательных либералов нет силового ресурса, но есть много денег, и в обстановке всеобщей коррумпированности они вполне способны прикупать себе Шойгу целыми дивизиями. Но и у собирательных силовиков бабок немерено, и этот конфликт сулит России такие потрясения, о которых не догадывался и Столыпин.
Тайной за семью печатями остается и внешнеполитический курс постпутинской России. Принято считать, что либералы все сплошь за мир, а силовики преимущественно ястребы, но эта картинка представляется упрощенной. Поскольку среди светочей российского вольнолюбия немало сторонников “либеральной империи”, а вояки далеко не все готовы погибать за Родину в огне мировой бойни. Иное дело военная диктатура внутри страны, но интеллектуальный уровень наших пиночетов таков, что порадуют они в этом случае одних только русофобов и бессмертного Аллена Даллеса. Мечтающих о развале России.
Главная же беда заключается в том, что после Путина останется пресловутое “путинское большинство”. То есть люди, замороченные победами и запуганные властью, к тому же и осиротевшие, и в них, похоже, Митя Алешковский тоже видит угрозу для страны. И не без оснований. Фашистское, прямо скажем, общество покинет Владимир Владимирович, им лично созданное, и куда более опасное для самих безутешных граждан и для человечества, нежели Узбекистан после Каримова.
К слову, это весьма убедительно проявляется в тоне дискуссий, которые ведут с блогером несогласные с ним противники Путина. Проклинающих Алешковского большинство, и многие из них, искренне ненавидя того, без которого нет России, легко перенимают у него важнейшие методы ведения спора: презрение к инакомыслящему и желание со всей беспощадностью растоптать оппонента, в котором видят врага. В конце концов, осажденная крепость – это же не метафора, а состояние души. Вне зависимости от того, что человек думает про Кремль, про Крым, про Украину, про Европу и про Америку.
Оттого и страшно: Алешковский прав. В чем согласиться с ним куда трудней, так это в том, что лучше бы нам пока жить с Путиным, от греха подальше, нежели рисковать жизнью, с ним прощаясь. Все-таки рискнуть рано или поздно придется, и здесь не тот случай, когда лучше поздно, чем никогда.
Но это споры пока чисто теоретические, и о тех временах, когда пробудившийся наконец электорат начнет понемногу сносить памятники Владимиру Владимировичу в Москве, в Путинбурге и других городах России, думать преждевременно. Хорошо бы подумать о том, что делать сегодня и завтра. Мысли эти тяжелы, даже депрессивны, но куда денешься. Как говорилось в перестроечные годы, в борьбе с мафией и коррупцией мы достигли больших узбеков. Остроумная была шутка, до сих пор смешно, кто ж мог знать.
