Чудом дожив без посадок и преследований до перестроечных времен, Вячеслав Всеволодович Иванов, как и несколько других выдающихся советских гуманитариев его и следующего поколения, принес короткой эпохе «перестройки»(1987–1990) даже не голос и чувство оттепели конца 1950-х-начала 1960-х годов, а живые голоса предшествующего отрезка советской истории — страшной глубины 1930-х и 1940-х годов.
Почему это важно?
Да потому что Иванов был одним из очень немногих межпоколенческих связных, в языке которого пряталась и переупаковывалась для лучших времен альтернативная русская цивилизация. Другая гуманитарная наука, другая общественность, другая поэзия, другая академическая культура. В 1990-е годы на короткое время эта альтернативная культура пробилась из полуподполья на стрежень. Иванов и Топоров, Аверинцев и Гаспаров даже стали академиками, получив высшую по тем временам степень признания. Но было ли это его целью? Не думаю. Как и других перечисленных, его волновало все-таки существо дела. Где гнездились праносители индоевропейского языка, тревожило его больше, чем собственный академический статус. А вот в работе над статьями для «Мифов народов мира», Иванов думал о мифологическом измерении советской и потом новой российской политической жизни. Изучивший бандитские нравы времен травли Бориса Пастернака в середине ХХ века, ученый-лингвист и знаток мифологии просто не мог не узнать архетипической банды чекистов, захватившей власть в России в начале века ХХI.
Многие современники восприняли высказывание ученого как метафору и даже эмоциональное оценочное суждение. Просто не хотели признаваться себе в том, что целая прослойка сохранившихся за 1990-е годы людей умственного труда оказалась заложницей советского «основного мифа». Но Иванов, два последних десятилетия своей жизни деливший между Соединенными Штатами и нашей этой Евразией, дал, как мне кажется, научное описание, мифо-политологическую формулу нашего времени. Главную науку, которой занимался Иванов, можно назвать лингвомифологией. Подоснова ее двойственная — это и убежденность ученого во всеобщей взаимозависимости непрерывного языкового опыта человечества, и вера в возможность преобразования социальной действительности силою мысли.
Ужасы воцарения нового дракона — человека массы, восторженно принявшего в середине века Сталина и Гитлера, как могло показаться, постепенно отойдут в тень. Эта надежда несколько десятилетий крепла в Северной Америке и Европе после второй мировой войны. Но на наших глазах начался новый откат. В России он был вызван чекистской реконкистой 1999–2000 годов, в Европе — подъемом популистов и националистов 2010-х, на Большом Ближнем Востоке — противостоянием авторитарных национально-социалистических режимов и исламистским интернационалом вследствие ранней «арабской весны» нулевых, в Соединенных Штатах — победой Дональда Трампа в 2016.
Иванов был одним из очень немногих людей, у которого было или было бы припасено средство для протирки оптики, позволявшей увидеть на большой глубине истоки этих, может быть, не вполне очевидно связанных процессов. В этом смысле, можно согласиться с теми в российских соцсетях, кто откликнулся на печальную весть о кончине ученого 7 октября 2017 года дежурными словами о «невосполнимой утрате».
Почти тридцать лет, поколение тому назад, С. С. Аверинцев откликнулся на весть о смерти своего учителя А. Ф. Лосева примерно такими словами: «Каждое утро выглядывая в окно, мы видели гору. И вот теперь этой горы не стало». Это было важное признание, предварявшее начало большой работы, на которую интеллигентной России и были отведены, как оказалось, только 1990-е годы.
Потому что потом пришлось снова приучаться к двоемыслию, лицемерию, к отказу от трезвой оценки своей страны, ее культурной среды и политического режима. Людей, как Вячеслав Всеволодович Иванов, проживших последнюю треть жизни в двух мирах, слишком мало, и разряд от их голоса слишком слаб, чтобы оживить настроения поздней перестройки. А вот противостоящий им гальванизированный труп совка демонстрирует неуклонное «улучшение состояния клеточного вещества», как писали в отчетах о состоянии мумии товарища Сталина в первое время после бальзамирования.
В лицемерно-преувеличенном оплакивании Вяч. Вс. Иванова казенным и далеким от ученого сегментом российских соцсетей (от нас ушел «академик РАН и крупнейший лингвист»), да и лишенными вкуса коллегами («последний из могикан»), есть самое печальное зерно истины: своим биографическим уроком, своим бытием человека чести Вячеслав Всеволодович Иванов это общество, эту среду ничему так и не научил. Не потому, что не мог и не хотел, а потому только, что среда не поддается. Не может, не научилась защищать свои ценности.
Несколько недель назад моя семья, как тут у нас говорят, проводила в последний путь близкую детдомовскую подругу моей мамы. У нашей Риты, причастной в свое время к организации научных мероприятий в системе АН СССР (она вышла на пенсию еще в советское время), была несчастная молодость. В 1957, во время фестиваля молодежи и студентов в Москве, она, выучившая английский язык в московском институте, познакомилась с австралийским джазменом и ученым по имени Терри. Молодые люди собирались пожениться, но им не позволили. Терри перестали пускать в СССР, а Рита стала «невыездной» лет эдак до своих 80. Живой английский Рита забыла. Нет, она даже переводила с него какие-то статьи на научные темы, читала книги своей молодости, исправно поставляемые моей дочерью, но в присутствии иностранцев говорить стеснялась. А в августе 2017 Риту хватил удар. В больничной палате, куда я вошел, лежала не похожая на себя ослепшая старушка. Она признала меня по голосу и вдруг, схватив за руку, заговорила по-английски: «Соседки такие противные, не хочу, чтобы лезли в наши дела…» Минут двадцать она рассказывала о своих переживаниях последних дней так, как будто читала по книге. Врачи сказали, что так бывает: обычный речевой опыт на родном языке переклинивает, зато освобождается другое, пока что загадочное для науки пространство. И в самом деле, ее рассказ был адресован, как я теперь понимаю, не мне, а далекому Терри. Огромный, так и не состоявшийся мир, колыхался где-то за нашим разговором. Через две недели Риту хватил второй удар, навсегда закрывший и этот воображаемый мир на английском языке.
Вячеслав Всеволодович Иванов был для двух поколений советской интеллигенции загадочным посредником между ними и индоевропейцами — древними, воображаемыми, и современными. Советская интеллигенция охотно перекладывала на него и еще на нескольких знатоков иностранных, древних и славянских языков и мифологий ответственность за разговор с миром. Вот почему она так боится остаться без представительства в диалоге с современным миром — как внешним, так и внутренним. А хотя бы на словах подержаться за чужую честь — привычное дело.
